Челябинец Александр Смольников - сирота. Ему 24 года, и десять из них он провел в интернате для умственно отсталых детей. Хотя по медицинским показаниям он здоров. В спецшколу его определили по рекомендации медико-педагогической комиссии, организованной детдомом для будущих первоклассников. Другая комиссия, уже от военкомата, в 16 лет сняла с Александра ложный диагноз, но на его жизнь это повлияло мало. В школах восьмого типа за 10 лет детям фактически дают программу начальной школы, со свидетельством об ее окончании можно стать лишь маляром, швеей, работником АЗС или столяром. Сейчас Александр судится с государством в надежде получить хотя бы компенсацию в размере 700 тыс. рублей за украденные возможности и психологические травмы детства. Подробности истории Александра – в интервью агентству ЕАН.
- Вы помните комиссию, по результатам которой были признаны умственно отсталым?
- Была ли вообще медико-педагогическая комиссия, которая вынесла рекомендации об определении меня в школу-интернат 9 для детей с умственными отклонениями, - большой вопрос. В суде представительница комитета по делам образования сказала, что данных по комиссии, работавшей со Смольниковым Александром в 2001 году, у них нет. Неизвестно ни кто в нее входил, ни как проходило обследование.
Единственное – старшей сестре после моего перевода объяснили, что мне якобы предложили нарисовать какие-то палочки или треугольники, а я бросил карандаш, не стал ничего делать. Но это неудивительно, дети в детдомах часто боятся взрослых, вообще закрыты от мира, их развитие не соответствует возрастным нормам. Мои родители пили, их лишили родительских прав, я попал в детдом. Был четвертым ребенком в семье, самым младшим. Естественно, я отставал.
- Я правильно понимаю, что с вашим диагнозом, даже если бы он был верен, можно было учиться в обычной школе?
- По сути комиссия дает лишь рекомендацию. Если у ребенка есть родители, они могут поспорить, побороться. Попробовать отправить его в обычную школу или найти еще какой-то вариант.
За детей, оставшихся без попечения родителей, решает государство. И в абсолютном большинстве случаев при наличии рекомендации отправляет их в школу-интернат восьмого вида.
Там не учат ни химии, ни физике, ни алгебре, ни иностранным языкам. Даже русский и математика даются в упрощенном виде.
- Кому-то теоретически могло быть выгодно ваше помещение в интернат?
- По моему предположению, выгодно это могло быть только министерству образования, которое ранее курировало эти учреждения. На тот момент, когда в школу поступал я, финансирование таких интернатов было подушевое. То есть чем больше детей, тем больше денег. Как именно они тратятся, что происходит внутри - никто особенно не следил. И защитить детей, если они чего-то недополучают, - некому.
На детей, оставшихся без попечения родителей, еще и с отклонениями, выделяются немалые средства. Проще и выгоднее сделать ребенка дебилом, чем здоровым человеком.
Хотя, казалось бы, коррекционная школа на то и коррекционная, чтобы исправлять недостатки, дефекты ребенка, которые могут быть следствием сложных первых лет жизни. Да, мной никто не занимался, к моменту поступления в школу я во многом проигрывал детям из благополучных семей. Но неужели это нельзя было наверстать?
По логике, таким детям нужно давать усиленную программу, чтобы они могли наверстать упущенное и перейти в общеобразовательную школу. А существующая система заточена на то, чтобы сделать из тебя идиота. Хорошие педагоги, понимавшие весь ужас происходящего, пытавшиеся чему-то научить способных к обучению детей, надолго там не задерживались. Годами работали жестокие и равнодушные. Те, кто вбивал нам в головы, что мы дегенераты, что мы никому не нужны, после выпуска попадем в тюрьмы и пропадем.
- Помимо моральных издевательств были физические?
- Были.
Непослушным выливали на голову кисель, чай, воду. Били вешалками, палками, пинали каблуками, заклеивали скотчем рот. В основном жестокость проявляли женщины. Они будто вымещали на нас злобу от бытовых неурядиц.
Но и моральные издевательства были очень тяжелы, поверьте. На линейках нам говорили: “Ваши мамки-алкашки от вас отказались, а нам теперь за вас отвечать”.
Меня 10 лет называли жабой. Воспитатель где-то прочитала, что жаба приносит вред. Ей не нравились мои постоянные вопросы, мое любопытство, непоседливость. Я ведь всегда догадывался, что нахожусь не там, где должен. И в психбольницу меня отправляли тоже, видимо, как неудобного воспитанника. Очень многие дети в интернате ни разу не направлялись в психоневрологический диспансер для подтверждения диагноза, а меня первый раз отправили в 2006 году. Но это было скорее наказание, чем обследование.
- Что с вами делали в клинике?
- В первые же дни начали колоть аминазин, давали таблетки. И моя “умственная отсталость” была утверждена под уколом и под таблетками. Я провел там 2,5 месяца, хотя для диагностики хватает двух недель. И диагностика, естественно, не делается под препаратами.
Другие дети лежали по 3-4 месяца, возвращались просто невменяемыми. Я лично вышел бледный, как поганка, рот не закрывался, слюни текли. Потом это все повторилось в 2008 году.
- По вашим наблюдениям, много было детей, которые, как и вы, попали в интернат по ошибке?
- Очень много. Только в моей группе таких была половина. А группы у нас были по 12-14 человек. И некоторым, как и мне, впоследствии диагноз сняли.
Вот еще интересное наблюдение – интернат был рассчитан на 200 человек. Ежегодно выпускалось 16-20 ребят и столько же принимали. Удивительная стабильность! Так было, пока учредителем было министерство образования Челябинской области и деньги шли на каждого ребенка. Когда интернаты передали в минсоцзащиты, и финансирование стало целевым, детей, как мне рассказывают, стало меньше.
Знаете, есть фильм Елены Погребижской “Мама, я убью тебя”? Вот там очень точно описывается происходящее в таких школах-интернатах. На самом деле сейчас стало лучше, после этого фильма в том числе, после того, как началось общественное обсуждение. Видеонаблюдение стали устанавливать, это помогает бороться с жестокостью. Но все-таки из здоровых детей продолжают делать дебилов, это действительно происходит до сих пор, и это надо остановить.
- Вас навещали родственники в интернате? Вы не жаловались на происходящее?
- Меня навещала тетя, сестры, брат. Достаточно регулярно, мне хватало. Но я им не рассказывал, не просил перевести в другую школу, наверное, не видел смысла.
А вообще руководство совершенно не приветствовало посещения воспитанников родственниками. Им говорили – ну зачем вы приезжаете, сейчас ребенок вспомнит о семье, будут эмоции, слезы. Явно боялись, что дети что-то расскажут. Еще нам запрещали иметь звуко- и видеозаписывающие устройства. Если находили какие-то гаджеты – разбивали.
- Кому-то удалось перейти из этого интерната в общеобразовательную школу? Или выданная перед первым классом рекомендация автоматически подтверждалась из года в год?
- Уйти в нормальную школу можно было, если ребенок попадал в семью. То есть его забирали родственники, у которых появлялась такая возможность, или выходили из тюрьмы родители. У других диагнозы, как правило, автоматически подтверждались из года в год. А вообще – ну не подтвердили тебе диагноз в 14 лет, и куда ты пойдешь? В первый класс? Класс по возрасту ты уже не потянешь. Сами подростки уже не согласятся переводиться.
- Сколько лет вам было, когда врачи из комиссии военкомата первый раз поставили диагноз “умственная отсталость” под сомнение?
- В 16 лет мне сняли этот диагноз и поставили смешанное расстройство поведения и эмоций. А в 18 лет и его сняли. На сегодняшний день я психически здоровый человек. Не служил только потому, что у меня астма.
Комиссия при военкомате работала совсем по другому сценарию, чем та, на которую отправляли из интерната. Никаких медикаментов, обязательные прогулки. То есть диагностика абсолютно объективна.
- Как сложилась жизнь после снятия диагноза?
- Я ушел из интерната в 16 лет, поступил в техникум, куда направляли всех выпускников, отучился на маляра и швею. Когда я выпускался, были доступны только две эти профессии. Сейчас добавился cтоляр и оператор АЗС. Работать по полученным специальностям не стал, мне они совершенно не нравились. В 2014 году устроился мерчендайзером на крупное предприятие, там и работаю по сей день. Сдал на права.
Во время учебы в техникуме я жил в общежитии. Вообще нам от родителей досталась квартира, у меня в ней была доля. Одну долю я выкупил у сестры за 330 тыс. Деньги взял из суммы в 450 тыс., накопившейся с пособия по потере кормильца. Квартира в ужасном состоянии. Когда мы были в интернатах, в ней организовывались притоны, в ней жгли костры, страшно представить, что там творилось. Поэтому оставшиеся средства я пустил на ремонт. На все, естественно не хватило, но я рассчитывал, что постепенно налажу быт, я же работаю, обеспечиваю себя.
Однако вышло так, что мой брат подарил свою долю в квартире незнакомому человеку и тот три года меня терроризировал. В итоге пришлось взять кредит и выкупить у него еще и долю брата. Теперь все деньги уходят на погашение этого кредита. Живу без нормальных полов, обоев, двери в ванной.
Если получится отсудить что-то у государства, в первую очередь попытаюсь организовать себе нормальные условия для жизни.
- Вы упомянули, что диагноз после выпуска сняли не только вам, но и нескольким другим воспитанникам интерната. Вы не поддерживаете с ними связь? Не было мысли подать коллективный иск?
- До того, как подавать иск, я обратился к своим однокашникам. Многие меня поддержали морально, но сил и желания бороться не нашлось больше ни у кого. Это сложно для них - у нас же образование на уровне пятого класса. К тому же у многих жизнь складывается неблагополучно – люди после таких интернатов спиваются, попадают в тюрьмы. Cистема добивает тех, кому с самого начала в жизни не повезло.
Я не сломался, хотя сам долго думал перед тем, как идти в суд. Но я живу рядом с интернатом и каждый раз, проходя мимо, будто вижу в окнах все пережитые издевательства. Мне говорили: “Забудь, это все в прошлом”. Да не в прошлом это, со мной до конца жизни будут последствия этой жестокости.
- Чиновники не выходили на контакт с предложением какой-либо помощи - чтобы избежать широкой огласки, разрешить конфликт в досудебном порядке?
- Нет, и меня самого это удивляет! Видимо, уверены, что дело замнут, cнова хотят сделать меня дебилом.
- Вы опасаетесь, что диагноз обманным путем могут восстановить?
- Да. Я заранее сообщил об иске Татьяне Николаевне Рыжовой, заведующей 14 отделением первой психоневрологической больницы, курирующему психиатру школы-интерната. Именно ее отделение дважды подтвердило мне “умственную отсталость” под медикаментами.
Она ответила: “Подашь в суд - обратной дороги не будет, и на экспертизе диагноз мы можем и восстановить”. К сожалению, этот разговор я не записывал.
На днях суд должен вынести постановление о назначении психиатрической экспертизы. И если она будет проходить в психоневрологическом диспансере 1, я хочу, чтобы был организован жесткий общественный контроль. Чтобы таблеток не подсыпали и подтасовки результатов не было.
- Не задумывались о том, чтобы продолжить образование после завершения тяжбы? Я понимаю, что в вашем случае это очень сложно…
- Наверстать упущенное в моем случае, наверное, невозможно. В вечернюю школу меня не принимают, поскольку нет аттестата. Курсы можно было бы пройти, но они должны иметь какой-то прикладной характер, чтобы с помощью знаний можно было зарабатывать.
А вообще мне нравится помогать людям. Меня тянет к тому, чтоб что-то делать доброе. Я очень надеюсь, что этот процесс как-то сработает на изменение системы и из здоровых детей наконец перестанут делать олигофренов.
29 августа Центральный районный суд Челябинска решит вопрос о назначении психиатрической экспертизы Александра Смольникова. Его защитник Денис Резниченко готовится к возможным поворотам событий.
“Если суд отправит истца на экспертизу в психоневрологическую больницу 1, мы будем ходатайствовать о замене экспертной организации. Поскольку государственное учреждение уже ошибалось, и это повлекло за собой фатальные последствия, логично доверить задачу независимым экспертам.
Но суд может отклонить ходатайство. Тогда не исключено, что Александру действительно восстановят диагноз. Искусный специалист, если ему поставить такую задачу, наверное, сможет это сделать. Не забывайте – у Александра, хоть он абсолютно адекватный и здравомыслящий человек, уровень образования пятого класса. И хотя на тесте по определению IQ он набирает 112 баллов (умственно отсталым считается набравший 70 баллов и менее), есть риск манипуляций со стороны заинтересованных экспертов. В то же время восстановление диагноза будет выглядеть крайне странно - он успел получить права за это время, социализировался, ведет нормальную жизнь…
В случае, если экспертиза не подвергнет сомнению психическое здоровье Александра - по факту это будет означать, что в 2006 и 2008 году диагноз был ложным, неверными были и рекомендации МПК. Ведь умственная отсталость не лечится, она либо есть, либо ее нет! Об этом публично заявила, в частности, главный детский психиатр Челябинской области. Посмотрим, примет ли суд в расчет эту простую логику.
К слову, больницу мы хотим также привлечь по нашему иску, сделав соответчиком (сейчас в числе ответчиков Областной центр диагностики и консультирования и комитет по образованию Челябинска, - прим. ЕАН). И хотя в нашем случае речь идет о гражданском делопроизводстве, мне кажется, в целом ситуация тянет на уголовное дело.
Впрочем, к сожалению, эксперты, ошибающиеся в диагнозах, у нас крайне редко подвергаются уголовному преследованию. Михаил Клейменов, судмедэксперт, сфальсифицировавший результаты анализов в деле “пьяного мальчика”, – скорее, исключение из правил (его будут судить по статье “Халатность”, - прим. ЕАН).
На данный момент Александр не может продолжить ремонт в квартире и продолжает жить в сложных бытовых условиях. Желающие помочь молодому человеку могут обратиться в редакцию.
Фото: pixabay.com
