Русская фотомодель Наталья Водянова, узнав о трагедии в детском доме на Ляпустина, 4, призвала правительство РФ провести реформу закрытых учреждений для сирот. По словам благотворительницы, ситуация в екатеринбургском приюте – это лишь один случай маленького ада, в котором живут дети-отказники, передает корреспондент агентства ЕАН со ссылкой на Facebook модели.
Далее полный текст обращения Водяновой: «Я вижу, что мое имя помогает привлечь внимание к тому, что происходит в нашей стране за закрытыми дверями буквально в тысячах закрытых учреждениях, подобных этому интернату.
Я лично знакома с этим санитаром, которого сейчас обвиняют в насилии, его зовут Андрей. Андрей при встрече в интернате произвел впечатление симпатичного парня, помогал и общался. Но ты никогда не можешь сказать, что именно творится в душе или голове человека, который пережил неизгладимую травму, которую может нанести детство в подобных интернатовских условиях. Я бы и хотела сказать, что не могу поверить в происходящее, но это не так. Я, конечно, в шоке, но, к сожалению, как раз очень хорошо представляю, что может происходить в интернатах в России.
Есть ужасная статистика от Генпрокуратуры за 2009 год, которую следует напомнить: 40 процентов выпускников детдомов становятся алкоголиками, 40 процентов попадают в тюрьму, 10 процентов кончают жизнь самоубийством, и только 10 процентов могут устроиться в жизни. И именно поэтому я все эти годы говорю про то, что в идеальном мире интернатов не должно быть вообще. По меньшей мере, существующая система нуждается в серьезном реформировании, большей открытости. Чтобы такие случаи (а мы не знаем, что именно там происходит, но слышим об этом регулярно) поскорее всплывали на поверхность.
Этот интернат – единственный, с которым мы находимся на какой-то связи. К сожалению, нам, как и волонтерским организациям, как и другим НКО, доступ в такие заведения фактически закрыт. Все интернаты в России – это заведения закрытого типа, и без разрешения официального опекуна, которым является директор интерната, туда попасть невозможно. Все посещения – по заранее оговоренному «маршруту» – игровая и актовый зал. Как вы понимаете, реальную картину увидеть таким образом сложно. Хотя, конечно, можно представить, что при катастрофической нехватке персонала в учреждении, где проживают около 400 человек, может происходить многое. Но что именно – можно только догадываться.
Когда журналист Алан Филпс написал книгу «Дай мне шанс» о кошмарных условиях в детских интернатах и прислал ее мне, так совпало, что мы тогда как раз достроили детскую площадку именно в этом екатеринбургском интернате на Ляпустина, 4, о котором сейчас все говорят. Шел 2010-й год, но при посещении этого интерната стало очевидно, что с 90-х, о которых писал Алан, ничего не изменилось.
В ту поездку в этом интернате в отделении для лежачих детей я «нашла» мальчика Егора. Он не говорил, был в смирительной рубашке и привязан за ногу к кровати. Когда я спросила, почему ребенок находится в таких условиях, то мне сказали, что он агрессивный и кусает других детей и что он все равно не ходит. Когда я потребовала его развязать, Егор встал и побежал на кухню. Я была просто в ярости, а меня успокаивали объяснением, что на 50 таких, как Егор, детей в лежачем отделении выделено всего две ставки нянечек, которые только и успевают, что этих детей кое-как три раза в день кормить. Еще мне пытались объяснить, что Егор такой агрессивный из-за того, что от него отказались, когда ему было 8 лет, а не при рождении, как это бывает. Поэтому он такой «избалованный». Именно жуткие условия в этом интернате и знакомство с Егором и его историей побудили меня расширить деятельность Фонда до развития услуг для семей, воспитывающих детей с особенностями развития, и таким образом попытаться предотвратить родительские отказы. На фотографии, где я с Егором, когда вернулась навестить его и других детей год спустя, он уже набрал несколько килограммов и повеселел. Если бы я не вступилась, то за этот год мышцы ног Егора в привязанном состоянии полностью бы атрофировались и он бы действительно стал лежачим.
Я постоянно думала о том, что происходит за закрытыми дверями в каком-нибудь более глухом регионе, куда волонтеров никогда не пустят, а СМИ или медийные лица вряд ли доедут?!
Екатеринбург – крупный город, в нем множество состоятельных людей, я помню, когда я приехала, стою на территории интерната и слышу шум Ferrari, пролетающeй мимо. Такой парадокс! К сожалению, внимание появляется, когда трагедия уже произошла, так давайте использовать эту возможность для того, чтобы не только разобраться «было или не было» и что конкретно, но и призовем еще раз наше правительство к тому, чтобы они задумались более серьезно о реформации этой губительной для наших детей системы закрытых детских учреждений». Европейско-Азиатские Новости.
Далее полный текст обращения Водяновой: «Я вижу, что мое имя помогает привлечь внимание к тому, что происходит в нашей стране за закрытыми дверями буквально в тысячах закрытых учреждениях, подобных этому интернату.
Я лично знакома с этим санитаром, которого сейчас обвиняют в насилии, его зовут Андрей. Андрей при встрече в интернате произвел впечатление симпатичного парня, помогал и общался. Но ты никогда не можешь сказать, что именно творится в душе или голове человека, который пережил неизгладимую травму, которую может нанести детство в подобных интернатовских условиях. Я бы и хотела сказать, что не могу поверить в происходящее, но это не так. Я, конечно, в шоке, но, к сожалению, как раз очень хорошо представляю, что может происходить в интернатах в России.
Есть ужасная статистика от Генпрокуратуры за 2009 год, которую следует напомнить: 40 процентов выпускников детдомов становятся алкоголиками, 40 процентов попадают в тюрьму, 10 процентов кончают жизнь самоубийством, и только 10 процентов могут устроиться в жизни. И именно поэтому я все эти годы говорю про то, что в идеальном мире интернатов не должно быть вообще. По меньшей мере, существующая система нуждается в серьезном реформировании, большей открытости. Чтобы такие случаи (а мы не знаем, что именно там происходит, но слышим об этом регулярно) поскорее всплывали на поверхность.
Этот интернат – единственный, с которым мы находимся на какой-то связи. К сожалению, нам, как и волонтерским организациям, как и другим НКО, доступ в такие заведения фактически закрыт. Все интернаты в России – это заведения закрытого типа, и без разрешения официального опекуна, которым является директор интерната, туда попасть невозможно. Все посещения – по заранее оговоренному «маршруту» – игровая и актовый зал. Как вы понимаете, реальную картину увидеть таким образом сложно. Хотя, конечно, можно представить, что при катастрофической нехватке персонала в учреждении, где проживают около 400 человек, может происходить многое. Но что именно – можно только догадываться.
Когда журналист Алан Филпс написал книгу «Дай мне шанс» о кошмарных условиях в детских интернатах и прислал ее мне, так совпало, что мы тогда как раз достроили детскую площадку именно в этом екатеринбургском интернате на Ляпустина, 4, о котором сейчас все говорят. Шел 2010-й год, но при посещении этого интерната стало очевидно, что с 90-х, о которых писал Алан, ничего не изменилось.
В ту поездку в этом интернате в отделении для лежачих детей я «нашла» мальчика Егора. Он не говорил, был в смирительной рубашке и привязан за ногу к кровати. Когда я спросила, почему ребенок находится в таких условиях, то мне сказали, что он агрессивный и кусает других детей и что он все равно не ходит. Когда я потребовала его развязать, Егор встал и побежал на кухню. Я была просто в ярости, а меня успокаивали объяснением, что на 50 таких, как Егор, детей в лежачем отделении выделено всего две ставки нянечек, которые только и успевают, что этих детей кое-как три раза в день кормить. Еще мне пытались объяснить, что Егор такой агрессивный из-за того, что от него отказались, когда ему было 8 лет, а не при рождении, как это бывает. Поэтому он такой «избалованный». Именно жуткие условия в этом интернате и знакомство с Егором и его историей побудили меня расширить деятельность Фонда до развития услуг для семей, воспитывающих детей с особенностями развития, и таким образом попытаться предотвратить родительские отказы. На фотографии, где я с Егором, когда вернулась навестить его и других детей год спустя, он уже набрал несколько килограммов и повеселел. Если бы я не вступилась, то за этот год мышцы ног Егора в привязанном состоянии полностью бы атрофировались и он бы действительно стал лежачим.
Я постоянно думала о том, что происходит за закрытыми дверями в каком-нибудь более глухом регионе, куда волонтеров никогда не пустят, а СМИ или медийные лица вряд ли доедут?!
Екатеринбург – крупный город, в нем множество состоятельных людей, я помню, когда я приехала, стою на территории интерната и слышу шум Ferrari, пролетающeй мимо. Такой парадокс! К сожалению, внимание появляется, когда трагедия уже произошла, так давайте использовать эту возможность для того, чтобы не только разобраться «было или не было» и что конкретно, но и призовем еще раз наше правительство к тому, чтобы они задумались более серьезно о реформации этой губительной для наших детей системы закрытых детских учреждений». Европейско-Азиатские Новости.
