Изнасилование партии, кажется, удовлетворило всех. Пострадавшие и примкнувшие к ним непричастные получили шикарный повод жаловаться московскому начальству. Медведев, Турчак и другие великие устали топить баню километрами аналитичек и гектарами докладов.
Тунгусов втянул обратно в глаз робкую слезу радости. Праймериз 2018 года вспоминались с умилением. Все повторялось в виде фарса. И скандалы, и недовольство элит, и бравада.
Второй уровень. Искушение Высокинского
Александр Высокинский, по высшему замыслу, должен всемерно помогать свежеобращенным однопартийцам. Слезами мобилизованных бюджетников омывать им ноги, и волосами своими отирать их. Ублажать их слух сказочными речами о прекрасных выездных урнах и досрочном голосовании в райских кущах.
Казалось бы, есть тут логика. Однопартийцы должны помогать друг другу. Только вот незадача: партийная принадлежность в нашей думе не имеет никакого значения, все решает принадлежность к тому или иному клану.
Чачин и Швалев принадлежат клану, враждебному главе, и после избрания максимально усложнят жизнь и работу Высокинскому. Вплоть до отставки. И спрашивается, зачем им помогать?
«Один раз подставил Кочеткову левую щеку, а он мне правую откусил! Ну его нафиг…»
Вот где настоящее столкновение морального кодекса единоросса с его личными интересами.
Вот где проворная слеза Тунгусова нахально падает на экран телефона и рассылает всем сообщения с хихикающим смайликом, что реванш близок: «Скоро зачистят всех. Ждите!».
Третий уровень (факультативный) Божественный тандем
Особняком на этих выборах стоят истории новых персонажей и своя постирония их взаимоотношений.
Православный политик Оксана Иванова — «за храм» — и либеральный активист Владислав Постников — «за сквер». Оба способны перевести душный, до тошноты традиционный политический дискурс в ценностно-идеологическую сторону.
Презентовать целостную картину мира и агитировать не за «заботу, защиту, зарплату», а за веру в разные идеалы. Такие полярные аксиологические столкновения на выборах — большая редкость, и отдельное удовольствие наблюдать за тем фоном, который они сгенерируют.
В этой схватке я за Оксану, потому что только она сможет объяснить Высокинскому, почему не стоит ставить огромную статую святой Екатерины рядом с колесом обозрения. Ну и еще потому, что вижу, какой крутой альянс может получиться у Ивановой с главной думской звездой Александром Колесниковым. Трамп умрет от зависти. Театры на карантин закроют? Да и пофиг!
Бог прощает — и Ярошевская простит.
«Ок, — прохладно фыркнул Тунгусов, жестко врисовывая цифру три в ноль. — Чем лучше для Кочеткова, тем хуже для Кочеткова». Слеза из-под носа тихонько высовывала свежеотплаканный плакат «Не забудем, не простим» с маленькой заледеневшей эмодзи.
Последний уровень. Метаирония метемпсихоза слез
Слезы радости Тунгусов берег на черный день. Слезы обиды тяжело развалились где-то внутри спины, ближе к шее и возбужденно разговаривали.
— Ну вот видишь, все повторяется. Помнишь, как наш решил, что самый крутой, Бога за бороду поймал, что всех переиграет?
— Как Волан-де-Морт? Ну да, было. Демонический демон, тот кого нельзя называть. Все потерял в итоге.
— Ну не все, что уж. Но ты права. Настроил всех против себя, они все объединились, дали ему пи, ну то есть свергли, а мы с тобой тогда и зародились, радуйся.
— Так что радоваться, свободы нет, выхода тоже... Ты к чему разговор завела? — Да тут появился один, косит под нашего. Свято место пусто не бывает. Тот же, кто его и свергал, кстати, — Кочетков. Волан-де-Морт новый. Тоже называть его нельзя. СМИ так и пишут: авторитетный бизнесмен, а кто — не поймешь, но губернатора и думу контролирует!
— Ну и давай уже ближе к делу. Еще один теневой губернатор. Не ново. С нашим что-то случилось?
— Знаешь, слезы радости мне передали, что шеф последнее время очень рад, и они все готовятся на выход. Может, чует что? Ты не поверишь, но уже две капли вышли, одна чуток не успела.
— В смысле, а мы? За радостью обиде же нет места… Если они на выход, то мы куда? Мы все умрем? Слезы обиды больше не нужны?
— Да подожди, у меня есть одна теория, что если этот новый Волан-де-Морт накосячит так же, как наш, попытается власть захватить и монополизировать, а ты знаешь, как это сейчас не любят, то все…
— Что все?
— Да так — все. Он настроит против губернатора и себя вообще всех-всех-всех. И силовиков, и крупный бизнес. И тогда ему… Так же как и нашему два года назад, соображаешь? Новая большая обида. И новое перспективное тело.
Смотри внимательно, сейчас мы здесь, где родились, спокойно и умрем, а после переродимся в новом теле с новой Обидой и будем жить в нем!
— Ну так себе теория.
— Смотри, простой пример. У них там выборы. И у него и без того есть в думе большинство. Он мэра свергнуть может хоть сейчас. Но не свергает. А дело в том, что хочет с ним играть, как мышь в зубах трепать и отпускать. Зачем ему еще? Простая жадность, потому что может. Но этого ему и не простят. Что сделал с партией, главой и прочей ерундой.
— Как наш? Но только хуже?
— Да кто их разберет, но здесь лежать нельзя уже, пойдем.
— Я слышу хохот демонический. Он повсеместно. Тунгусов громко ржет. Видать случилось что-то, значит нам конец.
— Прощай, сестра. Тот черный день, что предвещал хозяин, наступил.
— Прощай, он долго ждал, молил… Но мы идем к другому, чтоб и ему дать наших сил.
