Незамечаемые праздники
Когда я был семинаристом, на заре праздника 4 ноября мне пришлось после дежурства экскурсоводом в монастыре обходить стоянку в поисках попуток до Екатеринбурга. Получив очередной отказ, я только отвернулся от окна вишневой «девятки», но меня сразу окликнул единственный сидящий в машине пассажир: «Мест нет, но ты присаживайся». Я сел. Пассажир — худой, вытянутый мужчина лет 50 — протянул мне пластиковый стаканчик.
— Есть сегодня какой-нибудь церковный праздник? — поинтересовался он.
— Да. Казанской иконы Божьей Матери.
— О! Вот за это давай выпьем, — и уже грустно добавил: — Я поляк.
Опрокинув стакан, пассажир начал рассказывать мне о своей национальной обиде. Я тогда ничего не понимал и сочувственно ему кивал. Это был 2006 год. Праздник только установили на смену 7 ноября. «Русские марши» нетвердо пытались шагать по Москве. Многие тогда не совсем понимали, что именно олицетворяло собой новое официальное торжество.
Для многих (из тех, кто меня окружал) День народного единства обрел такой же смысл, как День России, — просто еще один выходной. В идеологическом плане было сложнее: праздновать единение народа, который особо-то и не разъединился («парад суверенитетов» начал забываться), — это как праздновать день независимости страны, которую никто не поработил (татаро-монгольское иго уже не в счет). Идеологическая пустота зияет настолько откровенно, что за 15 лет существования нового праздника государство так и не смогло найти более-менее заполняющих дыру мероприятий.
В какой-то степени на выручку пришли Русская православная церковь и националисты. Первые проводят крестный ход, но привязанный больше к иконе, чем к единству. Вторые устраивают шествия, пропагандирующие скорее отделение одной нации от других. Но оба шествия стали определенной «фишкой», айдентикой 4 ноября. Правда, особого смысла к формулировке «народное единство» это не прибавило.
С поляками, которые и стали основными «виновниками торжества», было яснее. Это объясняли со школьной скамьи. Но напрямую праздновать изгнание интервентов из Москвы было неполиткорректно. Наверное, потому еще одной традицией 4 ноября не стала реконструкция изгнания соседей из столицы.
О поляках с начала установления праздника упоминали вскользь, а сейчас и вовсе как-то подзабыли (ну может быть, какой-нибудь чиновник в выступлении или священник в проповеди и упомянет). Но народным сознанием конкретные победы над конкретным противником усваиваются лучше, чем абстрактные формулы. Это может в итоге и стало причиной популярности Дня Победы вплоть до возведения его в отдельный культ.
Впрочем, раздраженный праздником 4 ноября поляк за всю мою жизнь встречался мне единожды. В последующем, когда мне довелось жить среди поляков, подобного отторжения исторической начинки я не встречал. Большинство моих новых знакомых относились к 4 ноября с юмором.
Показателен один случай, когда мы возвращались в Москву из Подмосковья многонациональной компанией: немец, русский и поляк. Проезжая монумент, посвященный боям битвы за Москву, немец отметил: «Мы досюда дошли». Дальше мы увидели магазин Ikea, на что русский воскликнул: «А сюда шведы дошли!» Тут уже не вытерпел поляк и заявил: «А мы до центра Москвы дошли!» — правда, без тональности национальной гордости. В шутку.
Другие поляки, в основном представители интеллигенции, скорее равнодушны к 4 ноября, полагая, что их предков в Москве никогда и не было. Для них весь период Смутного времени — период борьбы внутрироссийской элиты, к которым Польша никогда не была причастна. По крайней мере, официально — в виде регулярной армии. Наемников и просто авантюристов нигде в расчет не берут. То есть если даже поляки в Москве и были, то для собственных потомков их там не было. Встречались мне жители Польши, которые и вовсе ничего не знали о тех событиях, да особо и не пытались.
Судя и по официальному политесу в отношениях между странами, события Смутного времени ни одна из сторон болезненно не воспринимает. Да и рядовые граждане России и Польши в целом как-то буднично упоминают о тех событиях, даже без вялой дискуссии. Конечно, если самому не нарываться.
И у самой Польши есть своего рода «зеркальный ответ» на 4 ноября, который, впрочем, в России никто не замечает, — «Чудо на Висле» — разгром советской армии в 1920 году. Для поляков эта история ассоциируется с отстаиванием национальной свободы. В России о советско-польской войне практически не вспоминают. В принципе все довольны.
Болевые точки
Куда серьезнее и болезненнее поляки (здесь исключений я не встречал) переживают Вторую мировую войну. Особенно 1944 год — от восстания в Варшаве до проведения Варшавско-Познанской наступательной операции Красной армией (январь 1945 года).
В среде польской интеллигенции по этим событиям еще пытаются подбирать какие-то политкорректные синонимы — «Красная армия заняла Варшаву» или «Красная армия помогла прийти к власти польской компартии».
У многих поляков формулировки более резкие — «Красная армия пришла и украла победу у поляков, одолевших немцев». Многие это с молоком матери всосали — от живых очевидцев, и ничего с этим не сделаешь — не пытайтесь даже спорить или переубедить, приводить факты. Компромиссов здесь быть не может. В таком виде версия событий 1944-1945 годов свято охраняется.
Для поляков этот период в целом ассоциируется с установлением коммунистического режима, от которого у жителей Польши остались далеко не самые светлые воспоминания, способные вызвать ностальгию. Но о повсеместной агрессии к символам коммунизма в Польше говорить нельзя.
Показательны два случая. Когда мой товарищ жил под Варшавой в польской общине и 9 мая включил трансляцию парада Победы в Москве (хоть какой-то привет с родины), находившиеся с ними поляки повели себя по-разному. Один из них встал и вышел из комнаты. А остальные остались смотреть парад и даже встали во время гимна России. Поляки, с которыми я жил, очень радовались парадам Победы в Москве и старались следить за праздником. Да и 9 Мая было выходным днем.
Если судить по опыту моего товарища в Польше — примерно один на десятерых, а то и меньше. Поляки все-таки больше антикоммунисты, и порой понятия «русский» и «большевик» могут слиться в синонимы у отдельных «патриотов».
Коммунизм за скобками
Впрочем, и в России День Победы всё реже ассоциируют с коммунистическим режимом. Вся история Великой Отечественной войны словно абстрагировалась от прошлой идеологии, став бесконечным и главным источником для «духовных скреп» и патриотизма. Официально Россия провозглашается как «страна, победившая фашизм». Коммунизм остается где-то за скобками.
Поэтому своя история Великой Отечественной войны в России хранится с не меньшим рвением, чем в Польше своя. И для россиян в праздновании Дня Победы компромиссов быть не может. Достаточно вспомнить спор между экс-министром культуры Владимиром Мединским и историками, которые усомнились в реальности подвига 28 панфиловцев. Тогда эта дискуссия закончилась тем, что Мединский обозвал маловеров «кончеными мразями».
Потому, когда я струсил ехать в Польшу, опасаясь, что не смогу прижиться в новом менталитете, меня очень быстро успокоили: «Ты не волнуйся. Мы такие же, как русские». После этого мне стало еще страшнее. Менталитеты россиян и поляков действительно схожи в части восприятия реальности и истории. Однако Польша — очень компактная страна с четкими культурными границами: «духовные скрепы» у поляков под рукой. В России же так часто менялись общие ценности за последние три десятка лет, что по наследству сохранено было немногое — и местечковый менталитет в придачу, который разнится от региона к региону.
