В колониях и тюрьмах Свердловской области – новый «хозяин». Прибывший из Тамбова начальник ГУФСИН Александр Федоров для заинтересованных уральцев – пока одна сплошная загадка. Найти информацию о нем в интернет-поисковиках – задача не из простых. На некоторые вопросы полковник внутренней службы Александр Федоров согласился ответить в интервью ЕАН.
- Александр Иванович, есть ощущение, что свердловский ГУФСИН в последнее время серьезно лихорадит. В УФСБ, ГУ МВД у нас начальник всегда есть, в вашем ведомстве – постоянная чехарда…
- В ГУФСИН ситуация стабильная и управляемая. Правдой является то, что действительно после ухода предыдущего руководителя главка в 2016 году следующие начальники главка временно исполняли полномочия. Но, думаю, что какой-то глубинной подоплеки в этом нет. В других территориальных органах ФСИН подобные ситуации также бывают.
Сегодня просто более тщательно относятся к подбору кадров.
- Недавно в верхотурской колонии № 53 погиб заключенный. Сообщалось о неком конфликте. Что на данный момент известно о произошедшем?
- К сожалению, имело место чрезвычайное происшествие – смерть осужденного.
Все произошло в карантине. Кто именно виноват, разбирается следствие. В отношении действий наших сотрудников проводится служебная проверка. Не буду торопить события, но может получиться и так, что сотрудники будут привлечены к уголовной ответственности за неисполнение своих обязанностей.
Я уже принял решение об увольнении начальника учреждения.
- Увольнение начальника колонии, где погибает заключенный, – это станет универсальной мерой реагирования?
- Ни в коем случае. Ситуации есть разные. Я уже собирал начальников учреждений, общался с большинством лично, в том числе на тему работы сотрудников в карантинах. Здесь начальник учреждения не понял, наверное, чего я от него хочу, я это понял, когда прибыл в учреждение.
- Еще одна колония, чья судьба активно обсуждалась в СМИ, – ИК-56 «Черный беркут», где отбывают наказание люди, ранее приговоренные когда-то к расстрелу. Что с ней будет? Ведь большинство осужденных оттуда этапировали…
- Там осталось немного осужденных. Это те, кто освобождается в ближайшее время, и участок колонии-поселения. Вопрос по этой колонии поднимался еще три года назад – еще тогда было принять решение подумать, что с ней сделать. Дело в том, что правозащитники и осужденные стали жаловаться по поводу неподобающих условий. Они обращались в Европейский суд по правам человека и, с учетом того, что бытовые условия там далеки от европейских, выигрывали большие суммы денег.
Сегодня данная категория осужденных отбывает наказание в другом территориальном органе, где создано учреждение с условиями, отвечающими всем предъявляемым требованиям.
- То есть ИК все-таки закроют?
- Заключенный должен содержаться в человеческих условиях. Пока никаких документов по ликвидации колонии нет. Это решение принимает ФСИН России.
Я еще в этой колонии пока не был. Пока категорично не говорится, что ее ликвидируют. Но, естественно, меры надо было принимать чуть-чуть раньше, и вопрос не только к нам – и к муниципальным властям, ведь это своего рода градообразующее предприятие.
Нам тяжело сокращать учреждения, потому что вопрос встает по личному составу. Впрочем, в 56-й вопрос о переводе сотрудников в другие учреждения уже решен. Остается неясной судьба поселка, но мы не всемогущи. Эти вопросы будем решать с местными властями. В общем, надо все там посмотреть и, может быть, открыть на базе этого учреждения колонию-поселение. В конце месяца я туда съезжу.
- Какие колонии вы уже посетили?
- В Нижнем Тагиле был практически во всех колониях, здесь был в Екатеринбурге, в 53-й (ИК-53 в Верхотурье, где недавно убили заключенного, – прим ЕАН), в Кировградской колонии для несовершеннолетних, в Камышлове, в строящемся изоляторе…
- Когда заработает это «Евросизо»?
- До сентября будет проводиться экспертиза, которая определит, сколько средств уже потратили на строительство и сколько еще нужно для ввода в эксплуатацию. После этого мы учреждение возьмем на баланс как недострой на базе действующего СИЗО-4 в Камышлове и на следующий год продолжим строительство.
В целом изолятор мне понравился. Хороший, добротный, ограждения качественные.
- А он нужен?
- Конечно. Туда будут переводится люди, которые содержатся в помещениях, функционирующих в режиме следственного изолятора – ПФРСИ. Эти помещения не строились под СИЗО – ПФРСИ организовали в связи с нехваткой мест в следственных изоляторах. Их однозначно надо убирать. И штата на них отдельно нет. Меньше удобств для осужденных и комнат свидания меньше.
А в новом СИЗО в Камышлове большая территория, хорошие помещения, даже залы судебных заседаний есть. Но еще вложить придется много сил. Полностью изолятор будет укомплектован за счет того, что мы еще закроем ныне действующий камышловский СИЗО № 4.
- Какие у вас впечатления от Дома ребенка при ИК-6 в Нижнем Тагиле?
- В целом мне понравилось. Есть некоторые вопросы. По коммунально-бытовым условиям в Нижнем Тагиле все есть, что предусмотрено законодательством. Если есть дополнительные потребности, а у детей они всегда есть, то в этом плане помогает заместитель председателя Общественно-наблюдательной комиссии Свердловской области Олег Павлович и другие общественники.
Я выделил еще более 560 тыс. рублей дополнительно на одежду для детей, на детский стиральный порошок. Мы стараемся, чтобы всего было больше. Чтобы никто не был обделен, хотя там всего хватает, но пусть будет с запасом. Направил туда дополнительно сотрудников по медобеспечению, по тыловому обеспечению, психологов, других специалистов.
- Правозащитники часто говорят о проблемах с медобеспечением в колониях. Жалобы обоснованы?
- На больницы я обращаю особое внимание. К сожалению, большое количество спецконтингента находится в лечебных учреждениях. Но я думаю, это не вина системы – это, наверное, наша общая боль. Многие на воле просто не лечатся и попадают к нам с уже запущенными заболеваниями. Ждать какого-то волшебного исцеления в этом случае не приходится, но наш медперсонал делает все возможное.
- Некоторое время назад в свердловской Общественной палате обсуждалась идея создать хоспис для бывших осужденных – как вы к ней относитесь?
- Я только за. Отмечу, что будет создано несколько профильных врачебных отделений на базе ЛИУ-51. Это будет наше базовое подразделение по лечению туберкулеза. Общественники хорошо о нем отзываются. И мы как можно больше будем направлять туда именно тех лиц, которым требуется помощь, которые самые тяжелые. Такие учреждения, как хосписы, особенно нужны за пределами исправительных учреждений. Но наше влияние ограничивается забором. Когда мы человека освобождаем, то его, если он болен, направляют уже на свободе в больницу или социальное учреждение.
- Почти сразу после приезда вы начали встречаться с общественниками. В дальнейшем так же активно будете взаимодействовать?
- Да, так и будет. С первых дней мы общаемся. Есть темы и больные. Я внес свое предложение, чтобы в их выездах участвовал мой помощник по правам человека и другие сотрудники, которые необходимы, чтобы решать вопросы на месте. Готов предоставлять автотранспорт. Члены ОНК вполне адекватные люди и вопросы задают правильные.
Мы делаем одну и ту же работу. Я не хочу и не буду закрывать на что-то глаза.
Если мы где-то неправы, я скажу, что мы неправы. Но отстаивать интересы службы тоже буду, если мы правы.
У меня одно из пожеланий к правозащитникам и СМИ – быть более объективными в отношении системы и сотрудников.
- Как вы сами попали в эту систему?
- Я все в жизни выбирал сам. Занимался спортом, учился довольно-таки неплохо. Когда встал вопрос получения образования, обратил внимание на Уфимскую высшую школу МВД и решил стать офицером. Все мужчины уважительно относятся к форме. Кроме того, я занимался борьбой, а там хорошая команда была борцовская. Все совпало.
Конкурс был большой. Когда я учился, было только одно направление – школа для подготовки начсостава для исправительно-трудовых учреждений. Специализация у меня оперативно-розыскная деятельность в исправительно-трудовых учреждениях. Потом меня отправили собственно в «учреждения». Тяжело было добираться, но работа понравилась сразу – работа с людьми, работа живая. Может, и опасная. Но мы росли не в тепличных условиях и привыкли к трудностям.
- Слово «тюремщик» вас не смущает?
- Ярлыков на наших сотрудников навешивают много. Многие, когда побывают в учреждениях, говорят: как вы здесь работаете? Многие не приживаются. Но если человек пришел в систему и прижился, он сможет потом работать везде. Еще Петр I сказал: «Тюрьма дело окаянное, посему там должны работать люди веселые…» Наши сотрудники психологически устойчивы. Школа у нас хорошая. Прошу всех уважительно относиться к сотрудникам, если нашу работу никто не будет делать, то вы понимаете, что будет. Мы - как пограничники между обществом и преступным миром.
Я считаю все-таки, человек, идя на работу в тюрьму, идет как в религию. В это надо верить, в это надо душой вложиться. А если он временщик, то ничего не получится. Если ты пришел - надо работать, и работать до конца.
Часто пишут, что ГУФСИН – это по-прежнему ГУЛАГ. Я с этим не согласен.
Я анализирую жалобы. Жалоб на питание, например, давно не было. Иногда даже стыдно за то состояние, в котором наши пенсионеры находятся, люди в деревнях и так далее. Когда мы их в свою столовую заводим в родительские дни – они нахваливают, просят добавки и интересуются: это не к нашему приезду специально? Мы, говорят, дома так не едим. А для больных у нас такая норма – я сам столько не съем! Но, к сожалению, многие до сих пор живут мифами о том, что у нас кормят только баландой.
- Ваш перевод в Свердловскую область можно считать повышением?
- Есть различные регионы. Есть те регионы, куда начальник назначается директором ФСИН, а есть те, на которые начальник назначается указом главы государства. Я назначен указом президента Владимира Путина.
- А Тамбовская область, откуда вы прибыли?
Там начальника назначает директор ФСИН.
- То есть Свердловская область в иерархии ФСИН – это круче? - Получается, что да. Там должность полковничья, здесь – генерал-лейтенант.
- Но и работать сложнее здесь?
- С одной стороны, сложнее, объем работы больше. Уже месяц скоро будет, а я пока и объездить все еще не успел. Но трудности – они закаляют. Когда все налажено, уже неинтересно. Я отношу себя к той категории людей, которым нужен интерес к работе. Наверное, поэтому я и согласился.
- Чем наши уральские зоны отличаются от тамбовских?
- Ничем. Такие же люди – и сидят, и работают… Но все-таки чем севернее, тем крепче стержень внутри, тем людей трудней согнуть. Это я, конечно, про сотрудников, не про заключенных.
- Когда только стало известно о вашем назначении, почему-то оказалось непросто собрать на вас «досье». Вы не любите «светиться», или это тамбовские СМИ не слишком активны?
- Тамбовские СМИ попрошу не обижать. Они часто с нами общались и давали о нас информацию. И ее много. Единственное, что где-то за границами я не отдыхаю, какие-то фотографии не выкладываю. Я то немногое время, которое остается от службы, провожу дома с супругой и детьми. Поэтому какого-то такого пиара нет.
Мы сейчас подумаем, как здесь улучшить – может быть, в Facebook зайти еще, открыть личную страничку?
А вообще я участвую во всех мероприятиях, которые мне положены по должности. Если обращаются – даю информацию, выступаю. Но это все касается службы, не личного.
- Стандартный вопрос: ваши ближайшие планы?
- Я и последние выходные, и предыдущие использовал для посещения учреждений. Планирую посетить все, изучить обстановку на месте.
Важны кадровые вопросы. Проводятся оргштатные мероприятия. Структура немного меняется – были одни отделы, будут другие, где-то сокращения, где-то чуть-чуть прибавится сотрудников.
Я буду делать расстановку исходя из деловых качеств, исходя из послужного списка. Хочу, чтобы в аппарате управления работали те люди, в первую очередь (кроме узких специалистов), которые работали в учреждениях. А вообще я сразу сказал, что все хорошее, что было до моего прихода, я ломать не буду.
Фото: pixabay.com
