Специальный корреспондент ЕАН Игорь Чукреев работает в Донецке. О том, как и чем там живут те, кто не покинул республику, даже несмотря на близость фронта, - в первом репортаже из столицы ДНР.
«На Донецк — красный автобус», - направляют меня на ростовском автовокзале. Мандражирую: всю страну трясет от одних только санкций, а там еще и стреляют.
Из Ростова выезжаем утром. Красный ПАЗик заполнен наполовину, 13 человек вместе со мной. В основном - женщины, несколько детей.
-Возвращаетесь из эвакуации? - пытаюсь завязать разговор.
-Да, стало тише, возвращаемся, - отвечает одна женщина.
Разговор как-то не клеится. Сегодня утром артиллерия ВСУ отбомбила центральную часть города — погибли две женщины. Посередине — граница, а на подъездах к ней нервничаешь, не знаешь, куда смотреть, чтоб случайно не влипнуть в военную тайну.
«Журналист из Екатеринбурга? Знаю. Ваши тут неделю сидели, весь мозг вынесли, пока разрешение ждали», - обрадовался мне вежливый человек на границе.
Пока прохожу КПП ДНР, обращаю внимание на солдат. Паре мальчишек, судя по виду, лет 16.
«В Киеве жалуются, что школы не работают, — у этих парней школ вообще не было», - невольно думаю я.
Позже меня заверили, что мальчишкам по 18. Жаль, фотографировать на границе нельзя.
Границу я перехожу первым — водитель попросил не тормозить: я журналист, мало ли что с документами, чтоб не задерживал автобус, если проверка затянется. За воротами теперь уже я жду автобус. Рядом мужчина лет 40.
- Из эвакуации?
- На заработках был, в Адлере.
- Страшно возвращаться?
- Я в ополчение еду.
- Почему?
- А что я детям иначе скажу? Что в России отсиживался?
Стою на границе. После последних новостей в голове одна мысль: сказать «мама» и повернуть, на работе поймут. От слов Михаила, что он едет воевать, мне становится еще неуютнее, словно фронт становится ближе. Дальше курим молча. Как оказалось, от границы он едет на том же красном автобусе, что и я.
-Паспорта сразу сдавайте, - командует водитель.
-В смысле, и я? - удивляюсь.
-Да, все мужчины сдают паспорта, вы в зоне военных действий, тотальный контроль. Да не бойся, кредит не оформлю, потом верну.
Со стороны Ростовской области сплошные поля. С другой — узкие дороги и обочины, заросшие бурьяном, в голове оживают фильмы про войну. Жутковато от мысли, что и меня сейчас заберут в ополченцы.
Мы останавливаемся на блокпосту. Водитель относит паспорта в местный пункт МВД ДНР на регистрацию.
Михаил уходит забрать повестку. Мне возвращают паспорт.
В дороге водитель болтает по телефону. «Что, Артем? Да, помню, крепкий парень. Что? Помочь перейти границу в Россию? Нет, ну тут я только морального могу помочь», - отвечает он кому-то. Люди разные.
До Донецка от Ростова шесть часов. От границы — часа два-три. За окном — восток Украины. Сначала домики, некоторые жилые, побогаче — брошенные, похоже, давно: у них выбиты стекла и мелькают выцветшие баннеры «продается». Потом населенные пункты, первые города. На улицах мало людей. Есть и мужчины, один, в красной куртке, когда проезжаем, как раз клеит скотчем букву Z на боковые окна своей машины.
В дороге ребенок начинает говорить: «Го-ло-ва дэ-нэ-эр, го-ло-ва дэ-нэ-эр». Это как-то разряжает обстановку.
-Глава, а не голова, - поправляет ее сестра, сидящая рядом.
-Мила, ты чего такая шумная сегодня?
-В садик хочу.
-Не работают садики.
Угощаю ребенка конфетами, больше я ничего сделать не могу. Интересно, какой она запомнит эту жизнь?
Донецк. Что я тут делаю? Дома накопления, вложенные в ценные бумаги, превращаются в дырку от бублика: несъезженные отпуска, планы открыть свое дело — все это превращается в дым от санкций. Соседи звонили, ругались, что моя машина на парковке мешает чистить снег. А тут стреляют.
-Я в пригороде живу, у нас там как раз и стреляют. Да и отсюда 10 км до фронта, артиллерия украинцев же вон, в Макеевке стоит, - машет рукой таксист, везущий меня от автовокзала до гостиницы.
- И как живете?
- Первые два года в коридоре спали. Сейчас, когда как. Но привыкли. При обстрелах уже даже в подвал не бегаем.
- Я не пойму, почему артиллерия еще работает?
- Так их в котел берут. Вот потом, когда попрут, тогда весело будет. Они ж в нашу сторону попрут. Сколько тысяч их там? Надеемся, что ополчение ДНР выстоит.
- И что думаете про них?
- Я летом по делам в Украину ездил, в Одессу. Месяц там был. По телевизору там: 5 минут фильм — 5 минут реклама про русских оккупантов, даже в детских мультиках. Я месяц пробыл и начал думать, что вдруг и на самом деле тут русская армия с русской армией воюет — такой бред. Хотя сам тут живу. Это за месяц. А им годами эта реклама. Страшное это дело — пропаганда.
Так получилось, что первый день с колес прыгаю из одной машины в другую, чтобы все успеть: найти местную симку, забрать аккредитации, познакомиться с пресс-секретарями. Сим-карт, оказывается, нет: закончились еще вчера, временно новые не продают.
- До фронта тут рядом, - рассказывает мне водитель, с которым еду объезжать свой сложный маршрут.
- Говорят 10 км? Это от пригорода?
- Отсюда - 12.
Мысленно машу военным рукой. Мне страшно, и от этого появляется кураж, в какой-то момент я осознаю: тут кругом фронт, особо бояться бессмысленно.
По дороге завязывается разговор, объезжаем «знаковые места».
- Вот садик, у меня дочь сюда раньше ходила. Потом его разбомбили украинцы. Его отремонтировали, но открыть не успели, разъехались все — не смогли детей набрать, а недавно сюда второй раз снаряд прилетел, — показывает Сергей.
Я попросил свозить меня в узнаваемые места, чтобы было понятно, что я в Донецке. Как оказалось, ближайшим местом был аэропорт. Тот самый, где до сих пор сидят украинцы.
«Да тут безопасно, где опасно — я и сам не поеду, — успокаивает меня Сергей и показывает следы от взрыва возле стелы «Донецк». — О, гляди, недавно снаряд прилетел, позавчера тут был — не было такого».
-А это что? - не сразу соображаю я, увидев полосатые бетонные блоки, выплывающие из тумана.
-Блокпост. Да тут, пожалуй, лучше не снимать.
На блокпосту нас вежливо разворачивают. «Журналиста катаю», - извиняется водитель перед солдатом, подошедшим проверить документы. Радуюсь, что перед экскурсией я успел забрать аккредитацию.
- А чего сам не на фронте?
- Я с 2015 по 2018 год в ополчении был. Сейчас жду повестку. Был бы один — давно бы в военкомат пошел. Но жена: да хватит уже — не отпускает.
Жены тут вообще на фронт мужей неохотно отдают — возвращают не всех.
Расспрашиваю о жизни.
- А чего не уехал?
- Кто молодые — те уехали. А когда тебе 40-45 — куда уезжать? Как начинать все с нуля на новом месте? В России помогают: 20 тыс. подъемных давали — и как? На квартиру уйдет за месяц, а работу пока еще найдешь.
- А как тут с работой?
- Да полно.
- Сколько платят в среднем?
- 25 тыс.
- И этого хватает?
- Аренда квартиры — 6 тыс. в месяц. Еда как в России стоит, но на еду хватает да еще остается. Хорошие деньги.
- А в отпуск съездить? В Европу теперь нельзя...
- Так в Европу у нас и раньше только 5% богатых могли съездить — они и сейчас ездят. Первыми и уехали отсюда, сидят в Москве, Петербурге. А нам что — мы вон ждем, когда побережье Азовского моря освободят, до него тут 150 км — раньше на все выходные полгорода туда уезжало.
Экскурсия по окрестностям захваченного аэропорта бодрит. Возвращаюсь в гостиницу — все еще мандражирую. Натыкаюсь на коллег, сидящих тут вторую неделю.
«Местные вообще веселые люди. День на второй идем по городу — обстрел начался, мы слышим: бУхает — ну мы попадали, головы руками закрыли. Мимо женщина идет с сумками из магазина: «Вы чего тут цирк устроили?».
Бояться быстро надоедает.
