День граненого спектакля: премьера постановки «Москва — Петушки» в Челябинском камерном театре
У Челябинского Государственного драматического «Камерного театра» (именно такое его полное, официальное имя, в обиходе сокращающееся до просто «Камерный») то ли невольно, то ли вполне сознательно сложился настоящий цикл постановок, которые направлены на очень серьезное осмысление нашего прошлого — и далекого, советского, и чуть более позднего, уже российского.
В мае прошлого года сезон завершило «Гнездо глухаря» по пьесе Виктора Розова в постановке Виктории Мещаниновой, в октябре цикл продолжился первой в стране театральной постановкой «Generation P» Виктора Пелевина режиссера Ларисы Александровой. Оба спектакля удались на славу. Теперь же — «Москва - Петушки» Венедикта Ерофеева, которые взялся ставить питерский режиссер Алексей Янковский.
«Москва — Петушки» — это, конечно же, классика. Уже классика. Хоть и была написана, кажется, совсем недавно — каких-то 50 лет назад. Взяться за постановку — вызов: сколько их уже было, в том числе в Челябинске (спектакль «Беги, Веничка, беги» числится в репертуаре театра «Манекен» уже десятка полтора лет).
И Алексей Янковский, и менеджмент театра сильно рисковали. Прежде всего — хронометражем. В программке к спектаклю время действия указано как три часа. На деле — почти четыре часа, разделенных антрактом. Дело даже не в том, что это очень долго и не каждый, даже подготовленный зритель выдержит столько. Энергетика и самого произведения, и спектакля такова, что решительно непонятно, как актеры вообще такой объем материала не просто технически освоили, но и выдали в зал. Надрыв, с криком, с хрипом, словно боксер ударил по печени — с первой секунды, с первого слова Венички, и — по нарастающей, до самых последних секунд, до финальной сцены.
Главного героя сыграл Петр Артемьев. И сделал это блестяще (хотя, казалось бы, ну совсем не похож на запойного советского алкоголика времен раннего Брежнева — на лице здоровый румянец, тело крепкого, в меру упитанного мужика средних лет). Все четыре часа — на разрыв аорты. Монолог за монологом, огромными кусками. И так, что, вспоминая гениальный, разобранный на десятки цитат текст произведения, иногда надо закрывать глаза и просто слушать, внимая каждой интонации. Энергия, уходившая в зал от Артемьева, была столь осязаема, что пару раз в чертогах памяти даже возник Владимир Высоцкий и его монолог Хлопуши.
Под стать Артемьеву были одинаково великолепные и в то же время столь разные Марина Гез, Екатерина Букина, Екатерина Остапенко и Елена Евлаш, сыгравшие всех остальных персонажей и совершенно справедливо и несправедливо одновременно обозначенные в программе как «они».
Что до алкоголя — на сцене, конечно же, пьют не переставая. И слова нехорошие пишут крупными буквами. И матерятся по полной программе. Но все — так естественно и органично, что не замечаешь.
И знаете что — с хронометражем тоже все удачно. Вне сомнений — стоит продержаться все четыре часа, даже если после первого акта уже хочется пригубить того, чего нет в буфете театра (а хочется, очень хочется). Финальная сцена спектакля стоит потраченного времени. Более того — кажется, только тут и вспоминаешь, что речь-то, и в произведении, и в спектакле, вовсе не про приключения и размышления советского алкоголика, а о глубокой трагедии отчаянно одинокого человека. Которых было много при раннем Брежневе и которых вряд ли стало меньше при уже позднем Путине...
Фото: Марат Муллыев, Камерный театр
