«К счастью, уже не любой рисунок в городе называют граффити»: Алек Девятаев («Штабель») о «нефестивале», уличном искусстве и «маргиналах»

Город — это, прежде всего, горожане, а активистское сообщество — это та его часть, которая преобразует городскую жизнь. Информационное агентство «Европейско-Азиатские Новости» в преддверии Нового года запускает спецпроект «Гражданское общество». Здесь мы будем рассказывать о деятельности екатеринбургских общественников и о инициативах, о движениях, которые стали отражением их идей, и об изменениях, которые они спровоцировали.  

Первый материал спецпроекта посвящен Алеку Девятаеву, дизайнеру, уличному художнику, организатору городских фестивалей и идейному вдохновителю «нефестиваля» уличного искусства «Штабель». Мы поговорили о стрит-арте, культурных проектах, сложностях работы уличного художника и сообществе практиков уличного творчества в уральской столице.  

Напомним, с 10 октября по 7 ноября в Екатеринбурге проходил сбор или «нефестиваль» уличного искусства «Штабель». На нем 20 художников представили 20 работ в разнообразных жанрах и техниках — их можно посмотреть в официальном Instagram проекта либо увидеть на улицах города, открыв карту «нефестиваля».  

«Мы просто занимаемся своей художественной практикой»

— Алек, можешь ли ты назвать себя активистом? Художником? Вообще, как к тебе обращаться? 

— Я обычно не задумываюсь над самоопределением. Поэтому, когда мне задают такие вопросы, я даже не знаю, что на них ответить. Ты сказал, что я художник, но нет, я не считаю себя художником. По профессии я дизайнер, и все, что я делаю, я делаю как дизайнер.  

Я реорганизую пространство вокруг себя для того, чтобы людям жилось легче, было интереснее. Активизмом, наверное, отчасти занимаюсь. 

Как тебя будут в СМИ позиционировать, тем ты и будешь. Например, СМИ назвали «Штабель» фестивалем — и все, он теперь фестиваль, хотя таковым не является. 

У нас (команды сообщества «Сингония», уличных художников — прим. ЕАН) не стоят задачи заняться благоустройством, сделать так, чтобы город лучше относился к уличному искусству или чтобы людям лучше жилось. Мы просто занимаемся своей художественной практикой. Когда ты выходишь на улицу, у тебя толпа зрителей, тебе не надо идти в галерею, не надо платить, стесняться. Иногда в процессе этого художественного высказывания всем становится лучше жить: во дворе начинают убирать мусор, вокруг будки водить экскурсии, бабушки с детьми собираются. Если в процессе художественной деятельности вдруг что-то становится лучше — это просто сопутствующий «ущерб». 

— То есть целью является, грубо говоря, создание площадки для уличных художников? 

— Да. Вообще у нас в городе началось это все с так называемой «Маргинальной Ночи». После завершения V Уральской индустриальной биеннале современного искусства мы решили собраться по инерции движения этой огромной машины современного искусства. Было понимание, что есть много маргинальных, андеграундных художников или людей, которые не считают себя художниками, но готовы выставиться или что-то показать. Сначала мы создали медиаплощадку в интернете, где люди собирались и высказывались, потом решили: а зачем нам галерея, если есть замечательная заброшка на Бажова, недострой на Декабристов, поле, на котором 20 лет ничто не строится?  

Улица очень агрессивна, но в то же время открыта.Вообще выйти на улицу и дать площадку это не изобретение — иди и рисуй! Сложность в рисках: полицейские по рукам побьют, бабки гонять будут, алкоголики и так далее. И это отчасти так и есть. Тот же Слава ПТРК все время говорит, что ничего такого страшного нет, главное, одному не ходить. Кого-то, конечно, охранники гоняли, кто-то справился сам, в целом из двадцати художников на «Штабеле» шестнадцати я лично помогал. Где-то подержать стремянку, где-то что-то подсказать — я со стороны лучше вижу, какое-то обсуждение начинается. 

Я, когда выхожу на улицу, не исключаю, что мне могут, к примеру, ударить бутылкой по голове. Самое интересное — я не боюсь полиции. 

Полиция — это лучший друг на улице. Из всех вот этих вот люмпенов, которые подойдут, они могут только спросить: «Молодой человек, что вы делаете? Вы или закрашиваете, или мы с вами едем в отделение». Ты платишь штраф и тебя отпускают. 

А от толпы пьяных людей так просто не избавиться. Или от бабки, которая вызвала Росгвардию один раз. 

Цель «Штабеля» — дать возможность. У улицы порог вхождения достаточно низкий. Например, цели и задачи «Стенограффии» — улучшить среду в городе, отношение к уличному искусству, вывести художников поработать с сообществом.  

У «Карт-бланша» другие задачи: вывести уличных художников, которые формировались на улице, но ушли в галереи, обратно на улицу. Собрать сообщество из 50 художников на 1 неделю — это огромный джем, все сидят в хостеле общаются. А «Штабель» потому и «нефестиваль», так как не работает по этим законам. Изначально хотелось дать понять: «Хочешь что-то делать — иди, делай». 

 Нелегальный фестиваль уличного искусства в Екатеринбурге создал карту работ 

— «Маргинальная Ночь», по твоим словам, изначально задумывалась как медиаплощадка. А что это теперь такое? Фестиваль? Объединение художников? 

— Да, в самый разгар пандемии, в 2020 году, это была медиаплощадка. Сообщество медиаторов, художников, смотрителей V биеннале. Мы там начали знакомиться. Кто-то делал «МИР НОЙЗ», кто-то «Том Сойер Фест», кто-то «Бараки» — всякие выставки на заброшках. 

Это было такое содружественное сообщество. Мы не были официальными представителями своих организаций. Я не говорил, что я лицо «Карт-бланша», нет, я просто сообщал, что я могу сделать что-то уличное. 

А потом мы уже собрались делать непосредственно однодневный фестиваль «Маргинальная Ночь». Для нее мы искали медиажанры разного формата: и променад, и выставка, и музыкальная площадка. «Маргинальная Ночь» стала преамбулой сообщества. Там было около 300-350 зрителей. Тогда толпой шли, как змейка, по городу.  

А потом, когда «Маргинальная Ночь» закончилась, так же, как и Биеннале когда-то, инерция снова осталась. Мы работали над выставками в других местах, мероприятиями, делали сейлы — с «Ресурсным центром» был замечательный сейл. В общем, это потом резко опять в сообщество превратилось. Организовались и в следующем году провели «Россия будет съедобной», тоже однодневный фестиваль.  

Этот процесс стихийный, у нас нет условных лидеров, мы все равны друг с другом. А на «Штабеле» я вершина пирамидки — и организатор, и художник, и волонтер. «Штабель» целиком и полностью моя история, правда, я до сих пор не знаю, что это такое. 

«Кто-то зацепится взглядом, а кто-то подумает, что опять грязь развели» 

— И все-таки как «Штабель» называть? «Нефестиваль»? Сбор? 

— «Штабель» — некоммерческий независимый «нефестиваль» уличного искусства. «Нефестиваль» в одно слово. Почему «уличный сбор»? Это как «уральский сбор», травяной сбор. Сегодня, допустим, у меня в солянке сбор вот такой вот — копчености, сосиски и колбаса. В следующий раз будет участвовать кто-то, кто не смог поучаствовать в этом «Штабеле», и будет уже другой сбор. А «Штабель» потому, что он как вафли или как доски — вот у нас 20 единиц, и штабель перед нами.  

Сначала я хотел назвать его «Провал». Мне до сих пор нравится это название. В случае, если бы у меня ничего не получилось, я бы так и сказал, мол, «как корабль назовешь». У меня уже и визуал сложился. А потом сидел, смотрел в клубе «Куб» (его еще называют клубом-баром-оборотнем — прим. ЕАН) на огромные сочленения всяких вещей, и «Штабель» возник в голове. Концептуально, я думаю, подходит. 

— В форматах и концепциях художников ограничиваете? 

— У нас была тема. Мы просили создать образ свободы слова и прав человека. Почему фестиваль независимый? От кого нам зависеть? Только друг от друга. Потому что цензуры никакой не было. Если художник хотел сделать «вот это», он мог даже не говорить, пойти и создать. Сообщить адрес, а я потом шел и смотрел. Некоторые художники, к слову, высказались на тему не свободы слова, а на тему художника-куратора, уличного художника, среды или взаимоотношений людей.  

И я не мог им отказать, ведь я звал художника, а не работу. Было такое, что художник мог сделать только образ несвободы, нарушения прав. Я парировал: я тоже так могу! В итоге идея преобразилась: он захотел создать детский рисунок, где мальчик мечтает стать журналистом. И у него это щелкнуло — нужно было просто сместить фокус. Скорее всего, у него было бы то же самое, но более негативное.  

Художники не хотят находиться в серых буднях, они стремятся делать что-то яркое. Как, например, Рита Хаак (художница, работающая в жанрах живописи, литогравюры и керамики — прим. ЕАН). Единственное, я пытался добиться того, чтобы сделали в итоге что-то позитивное. Зачем, находясь в негативной повестке, говорить о том, что все плохо? Это понятно, мы этого не отрицаем. Но что, если сделать что-то наоборот? Найти какой-то вектор хорошего развития? На «Штабеле» есть работы негативного и позитивного характера, и за счет баланса и получилось искреннее высказывание. Я считаю, что я со своей задачей справился. 

По формату ограничений тоже не было. Кто-то, например, хотел сделать трафарет, но не умел его вырезать. Я говорю: «Пошли, научу». Кто-то хотел плакаты, предложил сделать плакаты. Было очень много форматов. Из двадцати примерно пятнадцать были условно уникальные, отличающиеся от других техники. Рита рисовала кистями с акрилом на улице, кто-то творил баллончиками, кто-то валиками, кто-то не красками вообще.  

Грустно было, что Данил Маевский (художник «Маргинальной Ночи» — прим. ЕАН) не смог поучаствовать, его техника воплощения — цветы и растения, мертвые и живые, — если бы это было на улице, все бы ахнули. 

— Меня зацепил перформанс, который создала Агния Оводова. Все остальные работы больше про изобразительное искусство получились, верно? 

— Например, WHSSPER (уличный художник, участник «Штабеля» — прим. ЕАН) тоже сделал перформанс, но не иммерсивный. В перформансе Агнии люди могли подключаться, реагировать, а тут сами художники собрались и сделали это «кольцо загрузки», которое означало, что «Штабель» не закончен, загрузка продолжается, ждите обновлений в следующем году. А сейчас он просто переместился в формат видеоинсталляций, потому что теперь работа существует непосредственно в интернете. А формат Агнии — это некий акционизм.  

Изобразительное искусство, да, но ведь оно тоже действует на разные уровни восприятия. Кто-то ведь даже не считывает эти трафаретные техники. А некоторые как увидят огромное сочленение тегов, флопов, сразу представят в этом некий текст и решат в него вписать криптограмму, загадку, которую никто не разгадает.

Кто-то, гуляя по улице, зацепится взглядом, а кто-то подумает, что опять прямо в центре на улицах грязь развели.  

Это про язык считывания. Не думаю, что кто-то стоял и разглядывал, говорил, какая красивая композиция. Нет, он пытался раскрыть этот шифр, задавался вопросом. А если работа задает вопрос и отвечает на него, то ты уходишь и все, гештальт закрыт, ты забыл ее. Если же вопрос остался открытым, ты идешь, мусолишь, обдумываешь. Я до сих пор обдумываю некоторые объекты «Штабеля». 

— Авторы сами не объяснили свою задумку? 

— В этом прелесть уличного искусства. Например, если мы где-то на выставке, я пользуюсь инструментом описания или экспликации: что хотел сказать художник, что он хотел вызвать у зрителя и что у него получилось в итоге — три основных позиции (которые прописаны для каждой работы — прим. ЕАН). На улице экспликации нет: как ты считаешь работу, тем она для тебя и будет. Конечно, для описания в Instagram краткое пояснение требуется. Но я всегда смотрю и думаю: «А что, если он (автор работы — прим. ЕАН) меня обманул?» То же муарирование (переливчатая, волнистая форма — прим. ЕАН) «Хочу быть соколом» (на стене перед клубом «Куб») — это вроде бы про похожесть, но, если попробовать сместить точку зрения на этапе создания работы, абстрагироваться от ситуации, картина тут же меняется. Понимание рисунка никогда не будет повторено. Изначально это изображение должно было быть прямоугольным, но потом автор захотел его сделать квадратным. Я заметил, что в клубе «Куб» квадраты везде, на что художник отреагировал: «А, да? Как же здорово получилось!» Это пример того, как поменялась картина, возможно, обросла дополнительным смыслом — я не знаю. 

— А есть ли здесь тема свободы слова и прав человека все-таки? 

— Если стереть везде слова «права человека», написать что-то еще, оно тоже должно сработать. К примеру, изображение с бабушками называется «Пусть говорят», многим очень нравится их визуальная составляющая, поскольку это изобразительное искусство, там художница 20 лет рисует в классической живописи. Она не захотела ей заниматься прямо на улице, она решила вынести ее на фанере. И подумала, что если это изображение выносить на фанере, это будет коллажная техника наслоения. Как раз бабушки — это тот незащищенный слой населения. Как раз-таки в формате ее работы прослеживается концепция, которую она пыталась донести, что вот эти вот наслоения это и есть разные слои общества. Эти бабушки, которые сидят, продают свой скарб, вызывают жалость. Это и права человека затрагивает, и свободу волеизъявления. Другой вопрос, будем ли мы их слушать в этом случае, но по крайней мере, «Пусть говорят». 

«Хотелось вспомнить золотой век»

— Как ты оцениваешь ситуацию с уличным искусством в Екатеринбурге и свою включенность в него сейчас? 

— Я этот сезон «Карт-бланша» пропустил, участвовал только как организатор. Лето закончилось, а я ни одному художнику не помог. Хорошо, что «Штабель» случился. Ведь я изначально пытался создать сообщество художников, которые работают неклассическими методами, с инсталляциями на улице, потому что, когда мы слышим про уличное искусство, это обязательно Бэнкси, трафарет, краска.

Я немного устал от краски, до сих пор ей пользуюсь, но я хочу видеть на улице керамику, флористику, бумагу, перформансы! И старался приглашать таких художников, с которыми уже знаком.

Хотелось вспомнить золотой век уличного искусства в Екатеринбурге 2014–2016 гг., когда еще «Свитер» (музей, который создали Степа Айфо со своей супругой Алиной Айфо — сейчас они делают «Лето на Заводе») был, когда Слава ПТРК делал с Вовой Абихом уличную грязь, выносили ОСБ, трафарет, оставляли следы грязи, потом снимали трафареты и там оставались портреты бездомных людей. Или когда из костылей сделали на больнице в Зеленой роще надпись «Россия — страна возможностей».  

Не обязательно использовать краску, есть масса способов и методов заявить о себе. И я хочу, чтобы «Штабель» двигался в этом направлении.Да, появились «Карт-бланш», «Паблик-Арт», «Штабель», «ЧÖ фест», но желание покреативить, выделиться, оно как будто куда-то исчезло. Мне бы хотелось, чтобы на улицах появился вновь этот соревновательный момент: «А я вот тут сделал вот такое, вы бы видели!» Конкуренция создает конкурентную среду, вау! Ты начинаешь читать книги, материалы, расширять кругозор, применять опыт коллег, это создает некий вектор роста. И не только для художника, но для города в целом. 

— Ты начинал свой комментарий с того, что хотел создать сообщество. Речь о «Сингонии», я правильно понимаю? Осуществился этот проект? 

— Да, весной. Сперва не складывалось. Но уже этой осенью мне стали писать: «Саш, мы же хотели что-то совместное сделать, вроде холодает, может, сделаем уже?» «Штабель» как открывающее мероприятие получился. Он познакомил и город с сообществом, и художников друг с другом. И сейчас, после «Штабеля», сообщество будет культивироваться и разрастаться. Потом, когда случится второй «Штабель», я возьму именно этих художников, с которыми работал в течение года, может кого-нибудь другого, если будут запросы появятся. Даже если мы кого-то не взяли, я про них не забыл, поработаем с ними в следующем году. Сообщество есть, его не может не быть, но оно проходит через мое личное взаимодействие. Я его не контролирую, я просто точка схода. В Екатеринбурге нет ни одного фестиваля (уличного искусства — прим. ЕАН), в котором я не участвовал. 

— Мы все время говорим о художниках. Однако, возвращаясь к началу нашей беседы, ты говорил об образовании дизайнера. Как ты пришел к уличному искусству? 

— По образованию дизайнер, но по призванию художник. Хотя не могу назвать себя художником, потому что это оскорбит художников. И «Штабель» не могу назвать фестивалем, потому что это, возможно, кого-то заденет. Поэтому я как бы везде и нигде, и мне эта позиция очень нравится. Я в любой момент могу заняться, чем угодно, впрочем, как и любой человек. В 2018 году я познакомился со Славой ПТРК, с Лешей Шаховым, попал на его экскурсию. Тогда же начал следить за художниками, пошел в волонтеры на «Карт-бланш». Потом Слава позвал в оргкомитет — раз зовут, то, видимо, что-то умею. И сам на улице стал практиковаться. Выступал абсолютно анонимно. У Бэнкси хотя бы подпись есть или публикация на его аккаунте, а по моим работам непонятно, что это я. Потом возникла «Маргинальная Ночь».

И в этот момент до меня дошло, что я могу и выставки организовывать, правда, самопальные, исходя из кураторского опыта. В «Кубе» я, кстати, полы мою. Я и менеджер, и куратор, и очень хорошая мойщица. Здесь сегодня пространство организовал целиком я. 

Как пришел? Не знаю, просто жизнь просит, требует. Если я поддержку со всех сторон ощущаю, значит, видимо, что-то правильно делаю. Может, дифирамбы поют, льстят, но раз поддерживают, значит, могу продолжать. Я ко всему стараюсь относиться очень иронично, потому что, если мне скажут, что я сделал что-то провальное, я отвечу: «Ой, а я же это в шутку сделал!» Это мой, возможно, путь самозащиты. Чтобы тебя не упрекнули в твоем непрофессионализме, я этим несерьезно занимаюсь. В этом ведь и причина продолжать этим заниматься. Да, у меня нет каких-то компетенций, да, у меня нет каких-то навыков, но я научусь в процессе. Если мне нравится, ребятам, друзьям нравится (или не нравится) — окей, почему нет? 

— Ты в интервью «Знаку» говорил, что тебе нравится изучать искусство. У тебя есть научные публикации? 

— Нет, публикаций до сих пор нет. Так как это все проходит стихийно, у меня нет образования. Вы меня можете спросить, что такое конструктивизм, я вам даже не отвечу. У меня все это имеет стихийный характер человеческого любопытства. Я исследую без публикаций. Я знаю весь город наизусть, исследованием города занимаюсь непосредственно. Даже приходила шуточная идея выпустить так называемую методичку по уличному искусству. 

«Маргиналы выходного дня»

— По поводу клуба «Куб». У меня сложилось впечатление, что он — такое детище «Маргинальной Ночи». Это так? 

— Впечатление такое действительно сложилось, и на The Village даже вышла статья с факт-чекингом, правда, они ошиблись. Двое из тех людей, что делали «Маргинальную Ночь», сделали бар. Так получилось, что, познакомившись на «Маргинальной Ночи», там сложилась группа Das Man Gazmanova: кто-то давно хотел сделать бар, у кого-то давно уже был бар и они его организовали. Но клуб-бар-оборотень «Куб» — одно из содружественных сообществ, а не часть сообщества. 

К примеру, приходит к нам одна из художниц и говорит, что хочет сделать у нас в клубе выставку. Почему нет? Двери открыты, к сотрудничеству все готовы. Я вот здесь полы мою, захотел выставку тут сделать, никого не спросил, ребята пришли, им понравилось, мы оставили. Это линейное отношение внутри «Куба». Но это не значит, что любой «маргинал» сюда может прийти и начать творить свои порядки.

 «Почему сцена так и не стала площадкой для социальных высказываний»: в Екатеринбурге прошла интеллектуальная вечеринка в стиле 1990-х 

— Что для тебя означают слова «маргинал» и «андеграунд»?  

— Для меня это то же самое, что если бы мы назвались «Фиксики», были бы «Фиксиски». Какая разница, кто это такие? Или назвались, к примеру «Элита». Мы бы не задумывались над тем, действительно ли мы «элита». Тут не соотносится действительность с названием. На своей работе я как-то рассказывал, что мы делаем свою маргинальную тусовку. Мне на это отвечали: «Саш, а ты точно туда вписался? Они же там колются!» И вот это обычно появляется: «На клоповых матрасах спали?» У нас один ездит на «БМВ», у другого клуб, у третьего квартира в Москве. Какие мы «маргиналы»?  

Мы «маргиналы выходного дня». Сегодня мы сделали фуршет на 100 персон с шампанским, оливками, а завтра мы идем на кирпичные руины, например, играть на банджо и делать шашлыки из хлеба.  

Такие ярлычные названия — попытка отдохнуть от навязанных социальных ролей, которые нам либо задают, либо которые мы выбираем, потому что не можем не выбирать. 

Мы бесконечно рефлексируем. Мы долго размышляли только над названием фестиваля. Было много вариантов, например, «Руиннале». Наш идеолог, Руслан Комадей, сказал, что есть «Ночь искусств», есть «Ночь музыки», а он хочет «Маргинальную ночь» — ночь и музыки, и искусств, и множества площадок. Так как это была «Маргинальная Ночь», мы и стали «маргиналами». И среди нас действительно были представители маргинализованных групп, и зрители такие были, правда, они, к сожалению, потом отсеклись. 

— Почему ваше «маргинальное» искусство именно уличное? Почему «маргиналы выходного дня» отказались от галереи? 

— Не все могут посмотреть на искусство в интернете, но на улицу выходят все.  Это агрессивный путь, и этим он меня напрягает. Я иду на улицу, рисую, говорю: «Смотри». У тебя нет выбора не видеть этого. Я за тебя принял решение, что ты будешь на это смотреть. И в этом смысле, конечно, лучше позитивную повестку освещать, чем негативную. Я телевизор не смотрю, я не подписан практически ни на кого, кроме художников, потому что я не хочу на это смотреть. 

— Андрей Голденков из «Маргинальной Ночи» говорил в интервью «Знаку»: «В России, как мне кажется, арт-рынка по сути и нет, есть закрытая, замкнутая арт-среда, она слишком сильно фильтрует тех, кто хочет в нее войти. Есть ощущение монополии. Очень много художников, обиженных на эту монополию». Согласен с его позицией? 

— Да, я не могу с Андреем не согласиться. Есть, например, Антон Mейк. Он как раз-таки в Facebook серию постов писал о «планомерной муштровке» или «планомерной дрессировке» художников и уличных художников в Екатеринбурге. Он подвязывал сюда то, что Биеннале, которое организовалось здесь в 2019 году, это такая огромная машина, которая под себя всех подминает. Мэйк ведь еще и преподаватель, он очень хорошо в этой среде крутится. Здесь, конечно, нужно еще отделить зерна от плевел, потому что оно у Мейка подано в такой агрессивной манере, намеренно агрессивной, специально, чтобы вызвать реакцию. 

Андрей Голденков, который тоже был против сотрудничества с государственными институциями и ушел от нас, как ни странно, работает в Ельцин Центре, государственной институции.  

Мы живем в этой среде. Я не считаю, что я в силах с ней справиться, но я в силах сделать что-то вне рамок институции, вне рамок этого огромного рынка, организовывать локальные инициативы типа «Штабеля» и так далее, которые ценны отдельным ценителям города Екатеринбурга. 

Есть у меня пара знакомых, которые ходят на экскурсии по уличному искусству, они не делят «Карт-бланш» и «Стенограффию» на «партизанские» и «согласованные», им важно, чтобы искусство появлялось в городе. А большой арт-рынок, наверное, не для меня. Слишком я маленький человек для этого. 

— Но ведь ты уже в противовес этому «большому арт-рынку» организуешь различные фестивали. 

— Я не думаю, что оно идет в противовес, я думаю, что оно идет с ним в ногу. В этом и была претензия Мейка на 4 сезоне «Карт-Бланша»: «Да какие вообще вы уличные художники после этого?» Вы вроде бы все такие независимые, но нет, потому что вы формировались в этой среде, которую создал этот «огромный арт-рынок». Уличные художники в Екатеринбурге, это не их инициатива, это та инерция, то движение, которое задала Биеннале.  

Тот, кто на «Лабораторию молодого художника» сходил, что-то для себя извлек и потом пошел делать на улицу. Разве это не то, о чем говорил Мэйк? Да, конечно, у каждого могут быть свои личные мотивы.  

Мы, например, на «Маргинальной Ночи» сожгли чучело «Алисы Юрьевны», комиссара Биеннале. Это, на самом деле, был пранк, который вышел из-под контроля, и рабочее название куклы. Андрей решил о нем во всеуслышание заявить, как будто бы «маргиналы» против личности комиссара Биеннале.  

Говорят: «Прудникова — это и есть Биеннале», — она человек-константа, ее нельзя исключить из Биеннале. И она по-человечески обиделась на акцию, сказала, что я не буду участвовать, что я никак с Биеннале не связан. Меня из-за этого не взяли в медиаторы. Зато смотрителем поработал. Да и с Биеннале я, конечно, связан.

 Организаторы биеннале запустят приложение для смартфонов с арт-маршрутами и объектами Урала 

— Эта тема косвенно поднимает вопрос безопасности. Не было ли эксцессов на мероприятиях? На «Маргинальной Ночи», насколько я знаю, один молодой человек сорвал флаг ЛГБТ. 

— А потом мы зашли к нему в аккаунт, а он со своим другом целуется. Это был самый разгар пандемии. Отменили ограничения, что можно все-таки публичные мероприятия проводить. На «Ночь» вызвали полицейских, потому что нас было много, 350 человек, которые идут по улице. Мы, наш променад, растянулись условно от Белинского до Луначарского по Декабристов. Естественно, полицию вызвали.  

Полиция приехала и всех разогнала. А у нас же еще музыкальная площадка была. Пришлось ее раньше открыть. И мы дальше пошли, у нас же променад. А туда уже приехал ОМОН. Андрей и еще пара человек общались с ними, что мы хотим, что мы можем. Они нам даже разрешили доиграть пару песен, собрать оборудование, и разойтись мирно.  

И это взаимодействие с силовыми структурами, в целом, получилось достаточно позитивным, на мой взгляд. Никого там не вязали, ничего такого не было. По поводу личных предпочтений: были у нас работы религиозного характера и остросоциальные вещи. Никогда не знаешь, у кого на что щелкнет. Но вот у человека щелкнуло ровно на этот флаг, который висел рядом с другим флагом. Его смутил флаг ЛГБТ рядом с флагом Победы. Я его не осуждаю, мы решили высказаться, и он тоже имеет право свободно заявить о том, что ему это не нравится.   

На «Штабеле» тоже ничего такого не было. Какие-то люди подходили, сначала негативно воспринимали, потом, когда им объясняли, менялись, отмечали, что это все «здорово», «классно», «можете нам гараж расписать» и так далее. На «Карт-бланше» за 4 сезона тоже только два инцидента с полицией было, допускаю, что случайных. Конечно, каждый, кто выходит на улицу (и наша «маргинальная» тусовка — тоже про выход на улицу), понимает, что может случиться, что угодно. Так 20 раз выходил и все нормально, а потом один раз вышел и тебя ударили ножом. Я ребятам и говорю, в случае чего, вы кидаете свои вещи и бежите в противоположном направлении. А у кого-то была весьма комфортная обстановка: Рита рисовала, там дети бегали, ей чай приносили.  

Нужно просто рассчитывать риски и понимать все последствия своего выбора. Я заранее писал своей сестре, если вдруг что, забирай меня из «каталажки». 

— Табуированных тем на «Штабеле» пытаетесь избегать? 

— Я говорил: «Вот, я зову тебя, ты делаешь работу. Все, я тебе доверяю». И человек, понимая, что я его уважаю, ему доверяю, переносит это и на меня: «Если Саша за меня поручился, если он мне доверяет, значит, мне нужно не подвести его». И, возможно, художники использовали самоцензуру. Мне очень не нравится самоцензура, я понимал, что она есть, поэтому писал, чтобы ребята не сдерживались, делали, что хотели. Возможно, что художники выбирали «условно мягкий режим».  

У нас есть интернет-ресурс «Стрит Арт Хантера». Там Саша Янг, тоже занимается исследованием, поиском уличного искусства. И в этом чате половина — это журналисты сидят. Они говорили: «А, понятно! „Штабель“ — это детский „Карт-бланш“ без Лукашенко, без церкви». А один ценитель уличного искусства заметил, что он не детский, просто «не агрессивный». На «Штабеле» тоже поднимаются достаточно серьезные вопросы, но зачем совсем-то кидаться тухлыми помидорами? Я просил обойтись без банальных работ. Зачем стараться что-то делать, если человек пройдет мимо и не запомнит?

О настоящем и будущем

— Можешь назвать свое главное достижение за последние годы? 

— Мне 28 уже будет скоро, и я в какой-то момент понял, что я после себя вроде как ничего не оставляю, да и вроде как не особо хочется. У ребят есть вот это, у других вот это. Я вроде как везде, но своего у меня ничего нет. В этом смысле «Штабель» и есть какой-то мой островок в океане, который репрезентирует меня. Раньше я представлялся как организатор выставок на заброшках, член оргкомитета «Карт-Бланша», сейчас могу говорить, что координатор и основатель, идейный вдохновитель «нефестиваля» «Штабель». Если он разрастется, для меня этого будет достаточно.  

— Каков для тебя идеальный образ будущего Екатеринбурга? 

— Я никогда ни о чем не мечтал, не ставил целей. Если я завтра где-нибудь лягу в канавке и умру, мне будет все равно.  

Важнее задаться вопросом, не каким будет идеальный образ Екатеринбурга в будущем, а где мы сейчас находимся.Я считываю это в моменте. Осенью проблема прав человека была на слуху. Посмотрим, что весной будет (когда планируется следующий «Штабель»). А так страшно, наверное, понимать, что нас ждет. Когда ты осознаешь, ты уже от понимания не отвертишься. А так надеваешь розовые очки или очки без линз и ничего не видишь. Такой вот пассивный образ жизни, без активной гражданской позиции. Я стараюсь разделять искусство, художественные практики и политику, но выход на улицу — это уже политическое заявление. Иначе это стоило бы делать где-то у себя дома, в подвале.  

Павел Федоровский 

Есть новость — поделитесь! Мессенджеры ЕАН для ценной информации 

+7 922 143 47 42