ЕАН продолжает публиковать серию рассказов екатеринбургского журналиста Сергея Беляева о его опыте жизни в нищенствующем ордене францисканцев (Order of Friars Minor Conventual (OFM Conv)). В предыдущих двух частях Сергей рассказал об истории ордена в России, современной нищете и о причинах, по которым люди уходят в монастырь.
Как уральский журналист пытался стать францисканцем. Часть I10 апреля 2020 в 10:25В этой серии материала уральский журналист рассказывает о своей жизни в монастырях ордена и об испытаниях, через которые он проходил во время подготовки.
Редко кого выгоняют из ордена
В предыдущей части я упоминал, что поступить в орден непросто. Еще сложнее в нем удержаться. Кандидатов редко выгоняют. Чаще уходят сами. Например, в одном польском монастыре на одном наборе постулантуры было 10 человек. Из них через год до новинциата дошли пять человек. К временным обетам добрались только двое. Сами братья такой отток порой объясняют неготовностью молодых людей к долговременным решениям. Проблема характерная для призваний во всех европейских странах. Польша не исключение, хотя доля католиков в отдельных регионах страны в разы выше по сравнению с государствами-единоверцами.
В первые полгода у кандидатов улетучивается романтика, которую они почерпнули из житий святых или исторических романов. Кто-то ведь в действительности приходит за той самой средневековой аутентичностью.
Один мой наставник в этой связи говорил, что в жития следовало бы добавить реальные проблемы и трудности святых, их разочарования, кризисы и срывы. Проще говоря, очеловечить подвижников. Возможно, это позволило бы верующим не так глубоко переживать свои падения.
Последующие несколько лет испытаний — это столкновение с реальностью монашеской и приходской жизни, образ которой также далек от преданий. Весь этот процесс испытаний — формации — и нацелен на распознавание призвания: целеустремленности и веры в кандидате. Некоторым претендентам казалось, что достаточно дойти до принятия монашеских обетов или сана, и автоматически мир вокруг изменится к лучшему. Часто со стороны так и кажется. Но эйфория от обряда принятия обетов длится минут 5-10. Затем возвращается прежняя реальность.
Принимая решение об уходе в орден, на жития я и не опирался. Больше на собственный опыт в православной семинарии и в журналистике. Оценивать свои силы с такой позиции было ошибкой. На то, чтобы это понять, потребовался год.
На положении гостя
Моя жизнь в Российской кустодии Order of Friars Minor Conventual началась в начале декабря 2018 года. Первый этап — предпостулат сложно назвать началом испытаний. Как я писал, кандидат живет на положении гостя по общему режиму. Предпостулат проводится на протяжении около года в московском монастыре (он же конвент) святого Франциска.
Сразу по прибытии меня поселили в клаузуре — затворной части, вход в которую допускается только для братьев ордена. Выделили келью на 12 «квадратов». Из мебели — стол, гардероб, кровать и стул. У остальных братьев аналогичные жилищные условия. Я стал пятым обитателем клаузуры.
Бо́льшие площади в монастыре отведены под часовню (на 15 мест), гостевые комнаты, трапезную и рекреацию (зона отдыха). Это уже своего рода общественные пространства — для приема гостей. Если судить о жизни в ордене исключительно по московскому монастырю, складывается ощущение проходного двора. Дни без гостей — редкость. С другой стороны, здесь находится главный орган управления всей кустодией, издательство и францисканский культурный центр. Накладывается и динамика жизни Москвы. Да и миссионерский статус ордена не предполагает затворнической жизни.
С начала жизни в монастыре и до вечных обетов к кандидатам приставляется магистр (воспитатель). Он дает послушания, следит за дисциплиной и составляет характеристику на будущих братьев. Без разрешения магистра никто не имеет права трогать кандидатов. В том числе настоятель монастыря.
Еще один обязательный человек в жизни кандидата — духовник. Выбираешь его сам. Желательно не из братьев конвента, в котором ты проходишь подготовку. Духовник не является твоим наставником или куратором. Здесь мне повезло больше, чем в прошлой православной жизни, — ни один из моих духовников не пытался лезть в мою жизнь, влиять на решения. Каждая беседа больше напоминала прием у психотерапевта — перед тобой дробили на детали твои проблемы и предлагали варианты. Желательно, чтобы эти варианты ты подобрал для себя сам.
Впрочем, в монастырях насильно в душу ко мне никто не лез. Магистр, настоятель или духовник сами дожидались, пока ты созреешь для разговора. Даже если твое внешнее состояние кричало о наличии проблем. В этом плане психологически было легче, чем в прошлой alma mater, где воспитатель порой насильно загонял тебя на исповедь. Просто потому, что ты выглядишь и ведешь себя как-то не так по его представлениям.
Раз в месяц кустод проводил со мной беседу. Разговор сводился к одной теме — не передумал ли я поступать в орден. Регулярно мне проговаривали, какие «приключения» меня ожидают в будущем. Я отмахивался, кивая на прежний опыт.
У московской истории был только один недостаток — я был единственным кандидатом на всю российскую кустодию. Это было разительное отличие от семинарской жизни, где меня окружали несколько десятков человек. Как бы товарищей. В московском конвенте дружить было не с кем — меня окружала стена субординации.
Распорядок жизни
График жизни во всех конвентах кустодии выстроен практически по одному лекалу. С понедельника по субботу день разбит на три части. Границы времени обозначаются литургией часов. Соответственно — это утреня, дневной час и вечерня (к одной из этих частей добавляют час чтений). В каждом из этих отрезков прочитываются по три псалма (без учета молитв и гимнов).
Во время молитвы братья делятся на два хора. Каждый хор поочередно зачитывает по две-три строчки из псалмов. Само чтение должно проходить медитативно. Регламентированы скорость чтения и паузы между строчками. Все богослужения (за исключением отдельных моментов) проводятся на русском языке. В среднем утреня, дневной час, час чтений и вечерня длятся по 15 минут. С учетом мессы общинная молитва за весь день занимает около 3 часов. Необходимо уделять время и для индивидуальной молитвы и медитации.
С понедельника по пятницу подъем - в 7:00. Через полчаса следуют утренние молитвенные медитации и размышления над отрывками Библии (в течение 30 минут). В понедельник и среду — месса с чтением утрени. В остальные дни — месса проводится вечером с народом. После утренних молитв — завтрак. Затем утренний кофе в зоне отдыха — своего рода планерка: раздача заданий или сверка личных дел на текущий день.
В 13:00 наступает дневной час. К этому времени все текущие дела откладывались. После молитвы следовал обед, который длится около получаса. Далее — новая планерка и смена занятий. Трудовая часть дня завершалась с началом вечерни (в 19:00), за которой следовал ужин. До 23:00 кандидатам предоставлялось свободное время, если не появлялись текущие дела. Суббота от остальных дней отличалась поздним подъемом — в 8:00. Этот день обычно посвящался уборке в монастыре.
Воскресный день (а также дни праздников) в расписании размечен кратко. Подъем в 7:30, в 08:00 молитвы с утренней. После завтрака все братья монастыря отправлялись на мессу в кафедральный собор. После богослужения весь день до вечерни полностью свободен — можно было свободно уйти из монастыря на прогулку.
Сокращается время общинной молитвы. Но не допускается заниматься бытовыми делами — стирка, уборка и тому подобное.
Поляки (а также украинцы) к воскресному дню относятся серьезно — только молитва и отдых. Для них воскресенье — это четкая граница между будничными днями недели. Уроженцы России и Белоруссии иногда могут позволить себе отклонения. Из-за этого между русскоязычными и польскими братьями порой возникали недопонимания.
Например, в один праздник между братьями возник вопрос, следует ли мыть пол (накануне вечером в конвенте была служба с большим количеством народа). Польские братья отстаивали свои традиции. Русскоязычные напирали на то, что праздник следует проводить с чистыми полами. Полы все-таки помыли.
Коррективы в общий график вносятся с мая по август — в период отпусков братьев. Раз в год каждому члену ордена полагается отдых на протяжении четырех недель для поездки домой — к семье. Как мне рассказывал наставник, монах не должен терять связи с родными ему людьми. Да и для самих братьев такие поездки необходимы для психологической разгрузки. Монах «умирает» для мира, но остается человеком. Отпуск на три недели предоставляется и кандидатам.
Поскольку летом часть братьев разъезжаются по родным краям, в расписании появляются послабления. Например, проведение размышлений может быть временно убрано из общинной жизни.
Распознавание призвания
В целом мое положение на предпостулате можно было назвать вольготным. В первый месяц. Первоначально вся работа сводилась к уборке да к накрытию на стол. С одной поправкой — переучивали элементарным вещам: держать метлу, швабру, мыть посуду, правильно раскладывать столовые приборы. Для экс-студента провинциальной семинарии разница была ощутима. Хотя там я занимался тем же самым.
Период предпостулата сложно было назвать серьезным знакомством с монашеской жизнью. Скорее я был как зритель, не знающий, что происходит за кулисами. Узнавал лишь отдельные штрихи. Хотя нагрузка со временем росла в геометрической прогрессии. С января я начал жить на два города — половину недели проводил в московском монастыре, другую — в калужском приходе, который окормляли францисканцы.
В Калуге я столкнулся с первой реальностью приходской жизни: ведение домохозяйства, прием гостей, прислуживание на мессе, участие в организации раздачи хлебов святого Антония малоимущим. Все то же может навалиться на одного священника-францисканца. В промежутке между поездками появилась первая практика — кормить бедных в доме сестер католической конгрегации. К маю я передвигался между монастырем, калужским приходом, издательством и практикой.
Однако растущая нагрузка и исполнительность в работе на твое будущее в ордене мало влияют. Магистр больше наблюдает за тем, как ты общаешься с людьми и сколько времени уделяешь индивидуальной молитве.
Пожалуй, еще один фактор — если ты относишься к монастырю так же бережно, как к своему дому, а не как пришелец. Это основные фильтры для отбора кандидатов на следующие этапы. Если кандидат редко появлялся в часовне, значит, с точки зрения воспитателя, у этого человека нет призвания к монашеской жизни.
Вопрос о допуске кандидатов решается не кем-то единолично. Он разбирается на капитуле — собрании братьев совета кустодии. Решение принимается путем голосования.
В предыдущей моей жизни критерии допуска на следующий курс были диаметрально противоположными. Не помню, чтобы кто-то следил за тем, сколько времени православный семинарист уделял личной молитве. Возможно, за прошедшие десять лет порядки изменились.
Реальное познание монашеской жизни началось на постулантуре, которая проводится в конвенте святого Антония в Санкт-Петербурге.
В отличие от других конвентов российской кустодии, монастырь святого Антония является полноценным комплексом. Его строили с нуля на месте бывшего завода — специально для проведения формации будущих монахов. Конвент рассчитан для проживания нескольких десятков человек. С улицы — это здание с непроницаемой стеной и маленькими окнами. Комплекс похож на маленькую питерскую управу по решению незначительных вопросов. В реальности монастырь выстроен в форме замкнутого прямоугольника с внутренним двором.
Изнутри по своей архитектуре конвент напоминает мини-копию итальянского средневекового монастыря. По внутренней стороне двора проходит арочная галерея. Замкнутые галереи оформлены внутри здания. Внутреннее устройство у него такое же, как и в московском конвенте: клаузура, трапезная, обширная библиотека, залы для собраний и капитулярий (помещение для проведения капитулов). Первые две недели я иногда блуждал по зданию кругами, пытаясь найти нужное помещение в узких коридорах, напоминавших проходы в катакомбах.
В петербургском конвенте меня также поселили в клаузуре, но в комнату наподобие кампуса, разделенной на два отсека. По мебели изменений не произошло, за исключением гардеробного шкафа, в котором из-за его размеров можно было поселить третьего постуланта в случае перенаселенности монастыря.
Подготовка к обетам
Сразу после перевода в питерский монастырь проводится обряд поступления на постулантуру. Во время мессы кандидат подтверждает публично свои намерения стать францисканцем, прочитывает молитву св. Франциска. Церемония заканчивается вручением знака «тау» — одна из разновидностей распятий и официальный символ ордена.
С этого этапа постуланта начинают готовить к монашеским обетам — бедности, целомудрию (обет безбрачия) и послушанию. На все время формации (за исключением времени отпуска) тебя просят добровольно сдать на хранение средства связи, наличные деньги и банковские карты. Все это запечатывается в конверт и отправляется в сейф. Но раз в месяц ты можешь позвонить домой родным. Больше никому звонить не дозволяется.
Другой вопрос, что звонки никто не контролирует и обысков на предмет несданных вещей не проводят. Магистр оставляет это на совести постуланта. Также сохраняется доступ в интернет через общий компьютер.
Ограничение в общении устанавливается для блага самого постуланта. Уход в монастырь не означает, что ты автоматически начнешь жизнь с чистого листа. У каждого вновь прибывшего в миру остаются незаконченные истории, нереализованные мечты, несчастная любовь и так далее. С этим ничего не сделаешь.
Можно лишь ослабить эти связи таким образом. Сохранение прежних контактов будет лишний раз тревожить неисполненные амбиции. А это приведет к тому, что можно запутаться — чего же ты собственно хочешь. В этой связи во францисканском ордене есть еще одна непрописанная черта — монах не должен привязываться к кому-либо или чему-либо. Это также один из элементов обета нестяжательства. Повторюсь, что орден миссионерский и подразумевает регулярные переезды членов общины с одного места на другое. С поклажей (в том числе моральной) передвигаться тяжело.
С подготовкой к обету послушания не все однозначно. С одной стороны, постулант чуть ли не каждый шаг должен согласовывать с магистром: сходить до магазина, выпить вина с братьями во время праздников, воспользоваться компьютером для занятий и так далее.
С другой, в традиции ордена — это не передача своей жизни под контроль вышестоящего брата или магистра. Речь не идет о личностной диктатуре: как сказали, так и сделал. В данном случае послушание — это результат диалога с тем братом, в подчинении которого ты находишься.
Этот разговор основан на принципах взаимоуважения, при условии, что оба участника диалога ищут волю Бога, а не преследуют собственные цели. Проще говоря, если все члены общины живут по совести. На этом слове у польских францисканцев есть особый пунктик: для них совесть - мерило плохих и хороших поступков. Я знаю случаи, когда в Польше францисканские монахи подходили к представителям органов власти и начинали их стыдить, если те, как полагали братья, поступали «не по совести».
По этой же причине магистр-поляк, занимавшийся моим воспитанием, мог закрыть глаза на проступок при условии, если я добровольно о нем расскажу. За вранье можно было получить «кару». Строгость наказания была условной: максимальная санкция, которая на меня налагалась, — лишение прогулки. При этом доносить друг на друга в общинах не принято. Скорее, тебе могут посоветовать опять-таки сдаться магистру добровольно.
В России, пожалуй, такую картину сложно представить. Но в российских реалиях послушание имеет более простую схему. Без диалога.
Начало монашеской жизни
С постулантуры начинается настоящая жизнь, посвященная Богу, и ты полностью зависишь от ордена. Распорядок теперь строго регламентирован. Тебя плотно встраивают в жизнь общины. В первую очередь это касается выхода из монастыря. Число и время прогулок по сравнению с московским конвентом сильно сократилось. На предпостулате я мог выйти на улицу в любой день, если не было текущих заданий или дел. В петербургском монастыре прогулки были установлены строго после обеда по четвергам и воскресеньям. В среднем получалось бывать на улице по три часа в день. Есть другой нюанс — на прогулку необходимо идти, даже при отсутствии желания.
Под регламент попадает внешний вид постуланта. Рясу на таком этапе еще не выдают. Но по приезде в монастырь меня полностью переодели в синие и черные тона. Для публичных появлений. К примеру, по воскресеньям и праздникам постулантам следует носить белую рубашку и черные брюки. Прежде любимые штаны и куртки ушли в разряд рабочей и домашней одежды.
Описанный выше принцип разделения дня на три части остался, но полностью исчезло личное время. Изменился порядок времяпрепровождения. Одновременно с зачислением на постулантуру я автоматически попал на первый курс католической духовной семинарии. Помимо занятий в семинарии в монастыре проводились дополнительные курсы по музыке, уставу и истории ордена, а также польскому языку. Во второй части я упоминал, что следующие этапы подготовки проходят в Польше.
«Из коррекционной школы - в престижную гимназию»: как уральский журналист пытался стать францисканцем. Часть II23 апреля 2020 в 11:05В итоге мой распорядок стал выглядеть следующим образом: подъем в 06.45, утреня (возможно, с мессой) с 07.15. В 08.00 завтрак, и к 09.00 нужно было прийти в семинарию на занятия, которая находится в 15 минутах ходьбы от монастыря. В 13.30 дневной час с молитвами, в 14.00 — обед, с 14.30 — индивидуальные занятия. Один час в день постулант должен посвятить работе в монастыре (не считая дежурств по мытью пола, посуды и накрыванию на стол). Далее в 18.30 вечерня (возможно, с мессой), в 19.30 — ужин.
После этого следовала «рекреация» — время, которое нужно проводить с общиной. Вечером в субботу и воскресенье братья смотрели фильм. В остальные дни — обычное общение или настольные игры. При наличии большого количества постулантов (более пяти человек) из их числа создается отдельная община. О молитве, приеме пище, подъеме и отбое в монастыре оповещает колокол. Веревка от колокола выходила за границы клаузуры. Иногда гости монастыря из любопытства дергали за узел. На звон, к удивлению посетителя, сбегались братья. Веревку из гостевого коридора, впрочем, так и не убрали.
Раз в три месяца у общины был «выход в свет» — в кино, театр или на выставку. Общинность — конкретно для Order of Friars Minor Conventual характерная черта. Отдельный пунктик. Просмотр фильмов, прогулки и выход в свет — только вместе. Студенты-францисканцы по одному-то в семинарию не выходили, хотя дорога занимала минут 15.
Почти как семейная жизнь, только в данном случае ты начинаешь жить в таком формате с людьми, которых прежде никогда не знал. Времени привыкать нет. Каждые несколько лет членов общины перетасовывают и перераспределяют по другим местам для внесения «свежей крови» при окормлении паствы в городах присутствия ордена.
Польские испытания
Вместе с тем российская постулантура в некотором роде является лайт-версией испытаний, которые ожидают кандидата в Польше. В польском монастыре распорядок дня остается схожим, но за выполнением программы подготовки магистры следят строже. В петербургском монастыре мне прощали случаи, когда я просыпал или пропускал прогулки.
В Польше за неоднократное нарушение дисциплины (к примеру, трижды проспал подъем) могут отослать домой. Такой кандидат признается невоспитуемым. Впрочем, изгнанный постулант может восстановиться в ордене, но через два года. Если ему к тому времени не исполнится 30 лет.
Момент истины для кандидата в монахи наступает в период новинциата (следующий за постулантурой этап). Новинций официально становится послушником ордена. Ему выдают рясу. Спрос за соблюдение программы подготовки с него строже, хотя и с оговоркой. Зависит от региона и монастыря. У франков на Сицилии новинций мог распрощаться с орденом за несдержанный смех в присутствии старших братьев. Значит, это говорит о низком уровне воспитания новинция и недостаточной выдержке. В Польше такой момент могут простить.
Дополнительно для прохождения испытаний новинцию нужно сдать экзамены — знать наизусть устав ордена, хронику, а также конституцию ордена (дословно). Приняв временные обеты, новинций становится одним из братьев ордена (но без права участия в капитуле).
В сущности, все эти этапы напоминают скорее периоды взросления, где на самом раннем, в России тебе дают право на те ошибки, которые в Польше уже недопустимо совершать. Но до переезда на польскую постулантуру я не дожил.
Адаптация и кризисы
В самом начале я говорил, что постулантов и новинциев из ордена выгоняют редко. Чаще всего люди сами осознают, что это не их место. В моем случае меня подвела самоуверенность — после 30 лет я психологически оказался не очень гибок к резким изменениям, чужому менталитету. Да и в целом в этом возрасте подвергаться воспитанию психологически сложнее, чем в 20 лет. В такие моменты чувствуешь: все, чем прежде гордился, просто обнуляется. Хотя для новой жизни так и должно быть.
Адаптация к питерскому конвенту длилась около месяца. В первые дни я стоял под серым небом в замкнутом дворе и в окружении кремовых стен. Без телефона и многих привычных вещей. Мне представлялось, что эту картину я буду лицезреть еще год (а то и два). Хотелось завыть.
За время предпостулата я привык к тепличным условиям московского конвента и просто не мог перестроиться. Все мои предыдущие навыки оказались бесполезны. Да по сути их и не было — и православная семинария, и образ жизни журналиста оказались теми же самыми тепличными условиями. Привычными. Удобными. Не требующими перемен. Хотя если смотреть как журналист на монастырь — все кажется ровно наоборот.
Стало легче, когда началась учеба в духовной семинарии и увеличилась нагрузка. Трехчастный день — три смены занятий. Раз в месяц нас отправляли на духовные упражнения (от одного до трех дней) — период молитвы, размышлений и полного молчания.
Весь механизм программы построен таким образом, чтобы будущий францисканец думал как можно меньше о себе и как можно больше о других. По крайне мере, никакой материальный нужды постуланты не испытывают. Такие детали, как отсутствие личного телефона и денег, — скорее вопрос привычки. Со временем можно привыкнуть обходиться и без этого.
Как только кандидат начинает обращать больше внимания на себя и свои желания — это может стать предвестником кризиса призвания. Появляются сомнения: все ли возможности ты попробовал в этой жизни, готов ли ты принять эти правила до конца своих дней, зачем ты вообще пошел в монастырь? Хотя в самом начале пути казалось: ты принимаешь это решение на всю жизнь. Возможно, правильнее назвать это экзистенциональным кризисом. Такие же вопросы догоняют человека и за пределами монастыря.
Как мне рассказывали братья, когда общины российской кустодии ютились в тесных квартирах со скудным питанием, призваний и морально устойчивых постулантов было много. С появлением в России специальных монастырей для формации и после решения проблем с продовольствием число призваний стало резко уменьшаться.
Помню, однажды некий ксендз спросил меня, когда я еще адаптировался к постулантуре: «Не ушли ли вы в монастырь оттого, что пресытились миром?» Не знал, что ему ответить.
В то же время такие длительные ограничения позволяют человеку в конце концов остаться наедине с собой и ответить уже честно на эти же вопросы самому себе. Я ответил и вернулся домой. Потому что так было честнее перед собой.
