Мы уже писали о том, что в Екатеринбурге существуют люди со специально обученными собаками, которые занимаются канистерапией. Поводом для этого материала стала инициатива депутата Госдумы Нины Останиной о запрете появления собак в общественных местах. Глава канистерапевтической АНО СПР «Краски жизни» Марина Иванова попросила нас опубликовать ее открытое письмо в ответ на эту инициативу.
Потом мы съездили в детский хоспис, чтобы посмотреть на работу канистерапевтов вживую, и написали об этом репортаж. Сегодня мы публикуем интервью с заместителем руководителя АНО СПР «Краски жизни» Анастасией Рублевой. Она рассказала о том, как готовят собак к важной работе, как они выкладываются, помогая людям, и на что способна собачья любовь.
- Что вам чаще всего хочется сказать людям, которые впервые слышат про канистерапию?
- Канистерапия — это один из самых доступных и безопасных способов психологической и социальной реабилитации, ресоциализации. Когда у человека есть ментальные проблемы, расстройства, когда он не контактирует, например, с врачами, канистерапия становится тем самым волшебным методом, с помощью которого можно увидеть колоссальное улучшение в ментальном состоянии.
Мы работаем и в хосписах, и в психиатрических клиниках, и в институте мозга, и с детьми в детских домах (детский и взрослый хосписы в Екатеринбурге, Клинический институт мозга в Березовском, центр помощи «Отрада» в Екатеринбурге и других учреждениях – прим. ЕАН). Канистерапия выступает универсальным инструментом для оказания психологической и социальной поддержки людям.
- Как выбирают собак? Как разглядеть в них выраженную эмпатию — или этому можно научить?
- У нас нет ограничений по породам собак. В канистерапии может участвовать абсолютно любая порода.
- И бультерьер?
- Да, и бультерьер — тоже, вполне. С бультерьером, правда, может быть психологический барьер у пациентов, ведь визуально эти собаки часто вызывают страх. Но в целом, если животное прошло специальные сборы и обучение, ограничений по породам у нас нет. Это не всегда классический лабрадор, к которому мы привыкли в роли собаки-поводыря или спасателя. В терапии участвуют и кошки — это уже фелинотерапия, но принцип тот же.
Мы специально отбираем животных. У нас существует отборочный процесс, в котором участвует комиссия: кинолог, наш директор, психологи, социальные педагоги. Они наблюдают, как собака взаимодействует с окружающими.
- А что именно проверяют?
- Первое, на что обращают внимание, — адаптивность собаки к окружающей среде. Смотрят, как она реагирует на шум, насколько устойчива ее психика, как чувствует себя среди людей и других собак, как реагирует на различные инструменты, с которыми сталкиваются пациенты, — например, костыли, инвалидные коляски и другие приспособления.
- И на детей?
- Да, конечно, и на детей. Очень важно, как собака реагирует на резкие движения, ведь мы часто работаем с людьми, у которых бывают спастические реакции (высокий тонус мышц, непроизвольное их напряжение – прим. ЕАН).
Когда ребенок или даже взрослый может резко схватить собаку, и она должна быть к этому готова. Для этого, естественно, мы обучаем животных. Кто-то проходит обучение с раннего возраста, кто-то приходит позже. В принципе, собаку с устойчивой психикой можно обучить в любом возрасте, но чем раньше, тем лучше.
Сначала идет базовая, кинологическая часть — обучение командам, формирование послушания и правильного поведения. Затем начинается отработка навыков, необходимых именно для канистерапии. Это и групповые занятия, и практические тренировки. После тестирования собака получает допуск на объекты, а затем — различные степени квалификации, в зависимости от количества отработанных часов. Есть, например, собака-ассистент, собака-терапевт. Можно сказать, у каждой собаки есть своя своеобразная «карьера».
Полное обучение занимает около 50 часов – до следующего тестирования. Это нормальный процесс: каждый этап все объемнее и сложнее. По времени это примерно год.
Мы обучаем в процессе работы на объектах. Если собака получает допуск, это значит, что она безопасна. Очень важно отметить: все наши собаки привиты и обработаны. Они абсолютно безопасны для людей в плане здоровья. У них нет глистов и паразитов, они чистые и вычесанные. Да, у некоторых пород может оставаться специфический запах из-за особенностей ферментов — как ни мой, полностью избавиться от него невозможно. Но, тем не менее собаки у нас всегда ухоженные, с подстриженными когтями, чтобы взаимодействие с пациентами было максимально комфортным и безопасным.
Просто прийти с улицы с любой собакой нельзя. Нужно пройти все этапы подготовки. И, кстати, этот процесс дисциплинирует и хозяина, потому что с собакой нужно постоянно заниматься и уделять этому много времени.
- Как вы оцениваете успех своей работы: по медицинским показателям или по тому, как человек вдруг начинает улыбаться?
- Мы оцениваем в динамике состояние наших подопечных, наших пациентов. В первую очередь — по эмоциональной реакции в моменте: когда у человека появляется радость, восторг, живые эмоции. Иногда бывает наоборот — пациент не сразу идет на контакт, отказывается от взаимодействия.
- Как Ваня?
- Да, например, как сегодня Ваня (пациент детского хосписа, который до этого около года не реагировал на окружающих – прим. ЕАН). Это было настоящее чудо.
Честно скажу, я очень переживала, что мы не сможем его расшевелить. Мы уже и прыгали, и скакали, и через человеческое тепло пытались установить контакт, и с разными животными — никак. А сегодня впервые он настолько открылся и был по-настоящему доволен.
- А почему так произошло?
- Идет процесс восстановления. Во-первых, здесь, в хосписе, работают действительно потрясающие специалисты, которые дают правильную терапию, заботятся о пациентах, окружают их любовью и профессионально закрывают все медицинские нужды. А во-вторых, потому что пациенты начинают привыкать, адаптироваться и доверять. Это тоже процесс — процесс доверия, наблюдения, привыкания. Он достаточно длинный.
Поэтому, возвращаясь к вашему вопросу, мы оцениваем результаты работы по состоянию наших пациентов. В хосписах, например, очень сложно говорить о положительной динамике, ведь это паллиативные пациенты. Но даже когда видишь, что дети со спастикой начинают чуть-чуть больше раскрывать пальчики, тянуться к животному, раз за разом проявлять положительные эмоции, — это уже вызывает слезы радости. Пусть результат микроскопический, но он есть.
Если говорить о пациентах в реабилитации после инфарктов или инсультов — мы также работаем с такими людьми — то неделя за неделей видно, как человек меняется, в том числе благодаря групповой терапии. От замкнутости, депрессивности и тревожности он постепенно выходит, начинает радоваться происходящему, ждет наших визитов.
И еще один очень важный момент. Жизнь внутри больницы — будь то неделя, месяц или год — становится крайне рутинизированной. Поэтому любое яркое событие, которое может эту рутину разбавить, невероятно важно. Оно способствует появлению положительных эмоций, а те, в свою очередь, ведут к улучшению состояния.
Если мы говорим про детские дома — там все особенно заметно. Видно, как ребенок растет и меняется вместе с собакой, как постепенно меняется его отношение к животным. Ведь дети с родительской депривацией часто испытывают нехватку любви и нежности к живым существам. И когда они начинают проявлять это чувство, относиться по-другому — это уже огромный шаг. Происходит настоящая ресоциализация.
Проект у нас длительный: мы годами работаем в одних и тех же учреждениях. Поэтому можем проследить судьбу наших подопечных и увидеть реальную динамику.
Конечно, нельзя сказать, что все это заслуга исключительно канистерапии. Но в комплексе с другими видами терапии она дает очень сильные, видимые результаты. Мы постоянно это наблюдаем и, если честно, очень гордимся такой работой.
Прекрасные феи этого хосписа вкладывают в детей огромное количество сил и тепла. Здесь все действительно потрясающе. Важно понимать: канистерапия — это не только про пациентов. Это еще и про персонал, и про родителей, и про родственников. В болезнь вовлекаются все, и работать с пациентами эмоционально очень тяжело. Врачи и воспитатели часто выгорают — это колоссальная нагрузка.
- У меня как раз был вопрос о том, что люди выгорают. А как у собак с этим? Они ведь тоже все чувствуют.
- Да, конечно, сейчас расскажу. Канистерапия — это групповая терапия и для персонала, и для родителей, и для родственников. Это возможность немного расслабиться, довериться процессу, получить положительные эмоции и перезагрузиться в своей рутинной работе. Все, что делается ежедневно, со временем становится рутиной. И вот такие моменты эмоционального тепла помогают ее разбавить.
Поэтому персонал нас всегда ждет и радуется нашим визитам — иногда даже больше, чем пациенты. Такое тоже бывает. И после основной работы бывает отдельное время для персонала — «обнимашки», «целовашки» с собаками, небольшие трюки. Это легкое, позитивное взаимодействие, которое приносит всем удовольствие.
Возвращаясь к вашему вопросу о выгорании животных — да, собаки тоже выгорают, и мы всегда очень внимательно следим за их состоянием.
Это видно по поведению: если собака начинает упрямиться, не хочет идти, становится замкнутой, много спит, теряет интерес к играм или отказывается от еды — значит, ей тяжело. В таких случаях животному обязательно нужен отдых и перерыв в работе.
У собак, как и у людей, есть разные темпераменты. Есть более чувствительные, эмоциональные животные, которым нужно больше заботы. Например, одна из моих рабочих собак — чихуахуа по имени Фиджи. Ей нужно много внимания и отдыха. После работы дня дня подряд на третий день она становится грустной, апатичной, даже не дается в руки.
- Так выкладывается?
- Да-да-да, она маленькая, очень открытая людям, крайне эмпатичная. Видимо, огромное количество эмоций, людей, да еще и разница в размерах между человеком и такой крошечной собакой — все это дается ей непросто. После двух проектов подряд ей уже тяжело, и потом она несколько дней восстанавливается, ей нужно повышенное внимание и забота.
А вот моя вторая собака — лабрадор. Мне кажется, ее можно выпускать на проект в понедельник, а забирать обратно только в воскресенье. Она гиперактивная, невероятно открытая, обожает свою работу. Ее это, наоборот, наполняет: она становится послушнее, собраннее, ей нужно именно работать, общаться, быть среди людей и других собак. Гулять ей неинтересно — ей нужно дело. И она приходит в какой-то невообразимый щенячий восторг от происходящего.
Вообще многое зависит от темперамента и от нагрузки. Ведь если человек может сознательно «выключиться» из работы, то собака — нет. Хотя у нас, конечно, есть понятие рабочей амуниции: мы специально ее меняем, чтобы у животного формировалась ритуализация — понимание, где работа, а где обычная жизнь.
Собака прекрасно различает, когда на ней «рабочая форма». Мы не используем ту же амуницию, что для прогулок или игр. Рабочая всегда идеально чистая — это важно и с точки зрения санитарии, и как сигнал: «Я иду на работу».
Это как человек надевает форму и становится при исполнении служебных обязанностей. Так же и собака: надевает свою амуницию и «включается» в режим канистерапии.
- А в чем отличие работы собаки с детьми и со взрослыми?
- Отличие прежде всего во взаимодействии. Дети более резкие, непредсказуемые: могут схватить, обнять, ущипнуть, заглянуть в нос или в ухо. Им все интересно. У них другая моторика и совсем другое восприятие животного.
Поэтому собака должна быть максимально терпеливой и обученной не реагировать вообще ни на что — ни на боль, ни на испуг, ни на внезапное движение. Даже если ребенок нечаянно ущипнул, собака не должна ответить ни звуком, ни движением. Конечно, вожатый всегда следит за безопасностью животного, но спокойствие и устойчивость собаки — ключевой этап ее подготовки.
Со взрослыми все иначе. Там работа идет больше на уровне эмпатии, внутреннего понимания, поиска подхода к каждому человеку. С детьми — это в первую очередь игра, радость, вовлеченность. Все должно быть весело и позитивно, чтобы ребенок был счастлив и учился взаимодействию с животным. Это особенно важно в детских домах, где дети физически здоровы, но часто испытывают дефицит социализации.
Со взрослыми подход более тонкий. Если это пациенты после инфаркта или инсульта, то собака может помогать в процессе реабилитации: человек, например, учится разгибать руки, вкладывая в них собачью лапу, трогает шерсть — разную по структуре, мягкую, жесткую — чтобы вернуть чувствительность.
Иногда это просто успокаивающее, терапевтическое присутствие. У многих взрослых пациентов дома есть собаки, и, оказавшись в больнице, они страшно по ним скучают. Иногда даже плачут, когда обнимают терапевтическую собаку. Это ведь тепло, которое они привыкли получать дома. Говорят, дома даже стены лечат — а мы приносим к ним частичку этого дома прямо в палату.
Если же это пациенты с ментальными расстройствами, то здесь все может проходить и в групповом, и в индивидуальном формате. Иногда это игра, а иногда — просто совместное присутствие: человек и собака лежат рядом, дышат в одном ритме, возникает контакт глазами, доверие. И постепенно человек открывается, ему становится легче.
Все зависит от того, где именно мы работаем, и от состояния человека. Но везде основа одна — живое, искреннее взаимодействие и тепло.
- Чувствуют ли собаки состояние человека, что он болеет?
- Безусловно, абсолютно точно собаки это чувствуют. Более того, их можно обучить определять болезни по запаху, потому что человек выделяет определенные гормоны, буквально «пахнет» своей болезнью, хотя сам этого не ощущает. А собаки способны это уловить, и это научно доказанный факт.
Кроме того, собаки обладают очень высоким уровнем эмпатии. Они понимают, как взаимодействовать с пациентами в зависимости от их состояния. Бывает, что собака не подходит к какому-то человеку — просто не может с ним взаимодействовать. А бывает наоборот — ведет себя активнее, если чувствует, что пациенту нужно, чтобы его «расшевелили». Иногда, напротив, проявляет спокойствие: просто кладет мордочку на колени, чтобы человек мог погладить и успокоиться.
Собаки все это считывают значительно тоньше, чем люди. Мы наблюдаем это постоянно: собака-терапевт зачастую лучше понимает, что происходит, чем сам вожатый.
Особенно это заметно при работе со взрослыми и пожилыми пациентами, которые часто сдерживают эмоции, находятся в депрессивных состояниях. Взрослые хосписы, онкология — это все места, где собака буквально чувствует настроение и боль человека.
В психиатрических клиниках это особенно очевидно: люди с разными диагнозами и ментальными расстройствами обладают разным уровнем коммуникации — от гиперактивного до полностью замкнутого. И собаки моментально считывают, как нужно себя вести. К одному подойдут весело — будут бегать, вилять хвостом, вовлекать в контакт, а к другому — наоборот, тихо, спокойно, мягко. Мы видим это постоянно.
- То есть бывает, что человек не идет на контакт с людьми, но открывается собаке?
- Да, особенно если это пациенты с ментальными расстройствами. Для таких людей коммуникация может быть крайне затруднена: рассказать, что происходит внутри, наладить контакт с терапевтом-человеком — все это дается тяжело.
Часто добавляется недоверие к врачам, особенно в психиатрических клиниках, где сохраняется стигматизация.
И вот здесь собака становится тем самым мостиком. В групповой канистерапии она помогает выстроить доверие. Пациент раскрывается через животное, через общение, через положительные эмоции. Он чувствует, что собака его понимает, считывает его состояние. И через это доверие начинает открываться и людям.
Так постепенно выстраивается мост между пациентом и врачом, психологом, психиатром. Канистерапия становится дополнительным инструментом для специалиста, помогает наладить доверительные, открытые отношения. А ведь именно от этого — от готовности пациента доверять врачу — во многом зависит весь путь к выздоровлению.
- И эта инициатива Останиной — запрет появляться с собаками в общественных местах…
- Да, мы ужасно раздосадованы этой инициативой о запрете посещения с собаками детских и медицинских учреждений, кафе, ресторанов, магазинов. Нас это очень пугает. Нам бы очень не хотелось, мягко говоря, лишиться возможности помогать людям с самыми разными состояниями, тем, кто нас ждет и кому эта помощь действительно нужна. Если, не дай бог, этот закон все же примут, огромное количество людей лишится возможности улучшить качество своей жизни и восстановиться после болезни. Поэтому мы очень надеемся, что закон будет доработан и этот вопрос изучат со всех сторон.
Приравнивать специально обученных, отобранных, адаптивных и суперсоциальных собак, которые помогают и спасают людей, ко всем остальным — катастрофически неправильно.
Это может буквально погубить огромный социальный пласт, потому что канистерапия — это не единичная инициатива. По всей стране существует множество организаций, занимающихся этим направлением. Оно активно развивается, хотя нас и немного, ведь каждая собака требует колоссальных вложений — от обучения и адаптации до постоянного ухода, ветеринарного сопровождения, развития навыков. Это ежедневная работа.
Быть волонтером без собаки, конечно, проще: это твоя личная инициатива, твое добро и тепло. А здесь ты работаешь в тандеме с животным, и в него нужно вкладываться не меньше, чем в себя.
- А в Екатеринбурге есть подобные организации?
- В Екатеринбурге, насколько я знаю, есть отдельные частные инициативы, но, если честно, в таком масштабе, как у нас, я не встречала. Думаю, мы так или иначе объединяем всех, кто этим занимается. Насколько я понимаю, исключение из этого закона составляют только собаки-поводыри. Но мы не поводырей готовим.
Проблема еще и в том, что о нас мало кто знает. Вы вот узнали недавно — и это показательно. Наша самая большая трудность в том, что мы ужасно не медийные.
Наш директор даже шутит, что мы сборище интровертов. Мы просто делаем свое дело — тихо, аккуратно, не афишируя. Мы рады новым людям, но не ведем активную публичную жизнь: соцсети, блоги — это все, увы, не про нас. Хотя, наверное, пора это исправлять.
И именно поэтому такие законодательные инициативы особенно опасны. Они появляются в условиях, когда тема не изучена, а про нас не знают. И если нас не услышат и не включат в обсуждение, то именно мы — и наши пациенты — пострадаем больше всех.
Помимо наших социальных проектов, у нас есть замечательный проект «Хочу собаку». За каждым ребенком закрепляется собака, и в течение нескольких месяцев дети учатся ухаживать за ней, дрессировать, проходят уроки ветеринарии, груминга, питания — все, что связано с жизнью собаки. Проект создан, чтобы воспитать ответственное отношение к животным, показать, что собака — это не просто радость, но и большая ответственность и, конечно, огромная любовь.
— Что для вас самый сильный момент в этих встречах с пациентами?
- Это очень сложный вопрос. Знаете, случайных волонтеров не бывает. В социальную работу люди приходят не просто так — у каждого своя история.
И, возможно, действительно, альтруизм — это высшая степень эгоизма: каждый из нас через помощь другим прорабатывает что-то свое, лечит какие-то внутренние травмы.
Для меня, наверное, самый сильный момент — это ощущение, что людям хоть ненадолго становится легче. Принести немного света и радости другому существу — это невероятное чувство. Оно воодушевляет, возвращает внутреннее спокойствие и веру в то, что мир все-таки не так уж жесток. Когда ты видишь, что твоя работа вместе с собакой делает людей хоть чуть-чуть счастливее, ты понимаешь, что добро, любовь и сострадание — это не выдумка. Они есть, и ты сам участвуешь в их распространении.
А если говорить глобально, то для меня самое важное — видеть результаты: как раскрываются люди, как меняются, как возвращаются к жизни.
Когда видишь, как ребенок рядом с собакой начинает улыбаться, проявлять эмоции, контактировать — это невозможно описать словами. Это гордость, счастье и тихое внутреннее чудо.
— Как эта работа изменила ваше понимание жизни, боли и сострадания?
- Я в волонтерской деятельности с 18 лет, а сейчас мне почти 34 — то есть больше половины жизни. Работала и в фондах, и в центрах помощи, и в системе социальной защиты. Но канистерапия для меня — это возможность вернуться в социальную сферу в ее самом добром проявлении.
Канистерапевтическое сообщество — это удивительные люди: добрые, отзывчивые, искренние, настоящие. Даже атмосфера внутри — какая-то особенная. И это не только про собак, но и про людей, которые этим живут.
Я сама из деструктивной семьи, с непростой биографией. Были периоды, когда казалось, что жизнь — это сплошные испытания. Но именно канистерапия изменила мое видение человеческого существования. Теперь я точно знаю: добро существует. Есть люди, которые отдают себя, не ожидая ничего взамен, которые воспитывают и обучают собак ради других, просто потому что им не все равно.
И, пожалуй, это единственное место за все годы в социальной сфере, где я не встречала ни корысти, ни фальши, ни лицемерия. Это редкость. И теперь я точно знаю: в людях очень много хорошего. А собаки — это по-настоящему волшебные существа. Их любовь, эмпатия и преданность способны вытянуть человека с самого дна — туда, куда, может быть, не достанет ни один психотерапевт.
- Может быть, у вас есть еще какие-то чудесные истории, если да, расскажите.
- Мне очень нравится выражение «самодельные чудеса» — его придумала Маша Субанти из клуба «Добряков», и я, пожалуй, немного украду у нее это выражение. У нас этих самодельных чудес, конечно, немало.
Я около года вела занятия в психиатрической клинике на Калинина, еще без собаки. Там был пациент — очень тяжелый случай. Человек с серьезным ментальным расстройством, который полностью отказывался от общения: ни с врачами, ни в групповой терапии. Медикаментозное лечение давало лишь частичные результаты, но позитивной динамики не было.
И вот когда к нам подключились собаки, случилось настоящее чудо. Он начал медленно, понемногу раскрываться. Сначала просто наблюдал за собакой, потом стал подходить, гладить, что-то шептать ей на ухо.
И постепенно, шаг за шагом, вышел на контакт с людьми — начал участвовать в групповой терапии, разговаривать. Это был тот самый переломный момент, когда человек, казалось бы, «застрявший» в своем состоянии, вдруг пошел вверх. Для нас это огромная гордость и настоящая победа.
А буквально две недели назад, в Институте мозга, произошла еще одна история. Бабушка после тяжелого инсульта, по словам врачей, не могла шевелить руками. Когда мы пришли с собаками, она впервые раскрыла ладонь и протянула ее к собаке. Врачи ахнули. Казалось бы, просто ладонь раскрыла — но для этого человека это был гигантский шаг.
И таких историй у нас много. Каждая — маленькое чудо, сотканное из тепла, терпения и доверия.
