Екатеринбургское ЛГБТ-сообщество, если судить по новостной повестке, живет достаточно спокойно. СМИ максимум пару раз в год пишут о нападениях футбольных фанатов на посетителей гей-клубов, нет упоминаний о случаях ущемления прав из-за сексуальной ориентации и гендерной идентичности ни в докладе омбудсмена, ни в сообщениях силовиков.
Однако на поверку оказывается, что ситуация далеко не безоблачная – просто о притеснениях предпочитают молчать и представители сообщества, и власти: первые боятся, вторых это вполне устраивает. Одна из немногих организаций, пытающихся переломить ситуацию, – Ресурсный центр для ЛГБТ. В ближайшее время центр рискует лишиться важной своей части – комьюнити-центра. Подробнее о проекте и о том, как на самом деле живется геям, лесбиянкам, бисексуалам и трансгендерам в «стране без дискриминации», - в интервью координаторов центра Анны Плюсниной и Аллы Чикинда.
Анна Плюснина, координатор и юрист Ресурсного центра
Алла Чикинда, координатор мероприятий и специалист по связям с общественностью
- Расскажите о комьюнити-центре, который вы пытаетесь спасти. Насколько я понимаю, он действует на базе Ресурсного центра, который представляет собой нечто более масштабное?
Алла: Ресурсный центр работает с 2014 года, начинался он как интернет-проект помощи ЛГБТ, попавшим в трудную жизненную ситуацию – социальная и психологическая помощь, группы поддержки. Сейчас у нас есть еще шелтер (временное убежище для попавших в трудную ситуацию, - прим. ЕАН), с нами работают два юриста и восемь психологов. Но своей физической площадки до комьюнити-центра у нас не было, мы дислоцировались то в УрФУ, то на базе «Мемориала», то у организации, занимающейся профилактикой ВИЧ.
Деньги на открытие собственного пространства – комьюнити-центра – появились весной, после того, как мы выиграли грант российской ЛГБТ-сети. Здесь мы проводим просветительские семинары, кинопоказы, просто общаемся на острые темы. Большой популярностью пользуются фри-маркеты – акции по обмену одеждой и аксессуарами. Они особенно актуальны для тренсгендеров, которым некомфортно покупать подходящую одежду в обычных магазинах. Неприятно терпеть оклики типа: «Мужчина, вы куда, это женский отдел!» Для продолжения работы в следующем году нужно собрать 250 тыс. рублей. Пока собрано всего 20 тысяч. Это мало, если учесть, что краудфандинговую кампанию мы развернули три недели назад.
- Почему сбор идет медленно? ЛГБТ не нужен комьюнити-центр?
Алла: В принципе, это логичный вывод - если члены сообщества сами не могут собрать сравнительно небольшую сумму для продолжения работы центра, то зачем он вообще нужен? Но есть ряд нюансов, которые могут объяснить, почему сбор идет медленно.
Во-первых, к нам ходят люди, имеющие очень небольшие доходы, – студенты, молодежь, испытывающая сложности с трудоустройством именно по причине принадлежности к ЛГБТ, люди, которых выгнали из дома родители. В общем, многие сами нуждаются в поддержке. Во-вторых, в России, возможно, еще не прижился краудфандинг как явление. Хотя я сама мало в это верю – есть же успешные проекты. Поэтому мы еще будем пытаться растормошить нашу целевую аудиторию. Плюс представители ЛГБТ-сообщества в Германии вызвались помочь со сбором денег.
Надеемся, в итоге все получится, потому что введение платы за участие в мероприятиях будет противоречить нашему основному принципу – открытости. Нельзя, чтобы плата за вход на кинопоказ в размере ста рублей стала дополнительным барьером для человека, которого и так отовсюду гонят.
И, пользуясь случаем, обращаемся ко всем желающим помочь – пожертвовать средства можно здесь.
- Не было мысли обратиться за поддержкой к потенциальному кандидату в президенты Ксении Собчак? Отмена закона о гей-пропаганде - один из пунктов ее программы...
Анна: Нет, к политикам мы вообще не обращаемся. Для Ресурсного центра это чревато неприятными последствиями.
Если кто-то из активистов приходит и предлагает принять участие в какой-то политической движухе, мы всякий раз отказываемся. Может быть, благодаря тому, что мы абстрагировались от политики, нам дают спокойно работать. У нас не было ни проблем с арендой помещения, ни столкновений с гомофобами. Мы вообще единственный в России центр, который работает в открытом режиме, – наши контакты можно найти в Сети. В других городах просто так на площадку, где решают проблемы ЛГБТ, не попасть – сначала происходит встреча с координаторами где-то на нейтральной территории либо человека приводят свои.
А вообще понятно, что чем ты активнее, тем больше проблем можешь получить – например, на мурманского лидера ЛГБТ Виолетту Грудину - руководителя штаба Алексея Навального часто нападают гомофобы. И в целом сложно им там – город военных, холодно, все суровые…
- Поэтому вы не выходите даже на пикеты в защиту прав ЛГБТ, которые, по вашим данным, часто нарушаются?
Анна: Несколько лет назад выходили, но поняли, что выхлопа нет. СМИ эти акции не замечали, зато замечали гомофобы. Мы пытаемся действовать иначе – судиться, если права нарушаются, привлекать внимание журналистов к историям конкретных людей, вести статистику нарушений и передавать ее представителям власти, предавать огласке.
- Как в таком случае вы относитесь к деятельности Николая Алексеева, который, наоборот, делает ставку на митинги и гей-парады, в том числе в Екатеринбурге?
Анна: Сразу отмечу, что Алексеев действует не от имени российской ЛГБТ-сети, он самостоятелен. Как юристу мне нравится стратегия – планомерно подавать заявки, получать отказы, судиться, доходить до ЕСПЧ. Человек доказывает, что в России есть дискриминация ЛГБТ.
Но по-человечески нужно смотреть риски. Это ладно - у нас два дня пресса пошумела и упокоилась. А в Чечне, возможно, именно после его заявок начались гонения на гомосексуалов (в Москве шелтер появился именно после антигейских погромов в Чечне, о которых сообщил ряд СМИ, - прим. ЕАН).
- Вернемся к вашей стратегии - как собираются данные о нарушениях прав ЛГБТ в Екатеринбурге?
Алла: У нас есть проект «Вы готовы не молчать?», в рамках которого мы предлагаем ЛГБТ заполнить специальную анкету. С помощью опросов мы собираем информацию обо всех видах нарушений прав – физическом, сексуальном и психологическом насилии, нарушении трудовых прав, отказе в предоставлении услуг, в том числе медицинских, изучаем взаимодействие «клиентских групп» с правоохранителями и органами ЗАГСа.
Сейчас в неделю заполняется 2-3 анкеты. В результате первого мониторинга, проведенного в ноябре 2016 - марте 2017 года, мы собрали 281 анкету, из которых 54 поданы несовершеннолетними. Всего сообщено о 593 случаях нарушения прав, в том числе о 46 случаях физического насилия, 28 изнасилованиях, трех «коррекционных» изнасилованиях (совершенных с целью «исправить» сексуальную ориентацию жертвы, - прим. ЕАН), 62 угрозах жизни и здоровью…
Анна: И, кстати, даже с печатью брошюры с результатами исследования мы столкнулись с дискриминацией. Типография, которая изначально взяла заказ, в последний момент отказалась его исполнять – потребовали лингвистическую экспертизу, почему-то решив, что издание направлено на пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений. Напечатали в итоге в другой организации, с первой сейчас судимся в арбитраже.
Данные мониторинга были переданы уполномоченной по правам человека в Свердловской области Татьяне Мерзляковой, детскому омбудсмену Игорю Морокову. Мы хотели, чтобы информация о нарушениях прав ЛГБТ была хотя бы включена в ежегодные доклады. В итоге Татьяна Георгиевна сказала, что готова работать с людьми, которые обращаются к ней напрямую, а данные, поступившие к ней опосредованно, включить в доклад не может.
Также результаты мониторинга мы разослали во все отделения полиции региона, контакты которых смогли найти, – всего несколько сотен адресов, в Следственный комитет. Ответил только следком, примерно следующее – «Ребята, спасибо за активную гражданскую позицию».
- Правоохранители сейчас не занимаются ни одним инцидентом, описанным в исследовании?
Анна: Всего мы знать не можем, хотя с этим действительно сложно. Часто сами пострадавшие отказываются добиваться сатисфакции. Например, была громкая история с избиением гомосексуала, посетителя клуба «Mono» футбольными фанатами. Изначально он был готов дойти хоть до ЕСПЧ, но начальство надавило - и он отказался бороться. Он работает в структурах МСУ. И часто так бывает – включается административный ресурс, и человек сливается.
Надеюсь, история с незаконной проверкой по нелицензионному алкоголю в гей-клубе Fame дойдет до логического завершения, и виновные будут наказаны. Прокуратура уже указала на то, что проверка была организована с нарушениями, плюс правоохранители ударили бармена и допустили гомофобные высказывания. Есть видео, подтверждающее это. К этому делу мы как раз планируем подключить омбудсмена.
- Действительно ли правоохранители отказываются прописывать мотив ненависти в делах о преступлениях, совершенные в отношении ЛГБТ?
Анна: Да, такая проблема есть. Во-первых, наличие такого мотива сложно доказать. Во-вторых, сами пострадавшие часто не делают ничего, чтобы квалификация была правильной.
Алла: И это выгодно власти – ведь, согласно ее позиции, дискриминации геев, лесбиянок, бисексуалов и трансгендеров в России нет.
- Как часто в цивилизованном Екатеринбурге людей увольняют из-за сексуальной ориентации?
Анна: Такое случается, причем и в представительствах европейских компаний. Но, конечно, как официальная причина это не указывается. Часто человека доводят гомофобными высказываниями и откровенной травлей. Или просто предупреждают – или ты пишешь заявление «по собственному», или мы не дадим тут нормально работать. Человек, как правило, увольняется, а о защите своих прав задумывается через некоторое время.
Многие вспоминают все случаи дискриминации, когда хотят получить убежище как представители ЛГБТ, которые, проживая в России, боятся за свою жизнь и здоровье. Приходят к нам – а никаких доказательств оказанного давления нет. Поэтому нужно всегда, всегда сохранять все переписки, записи переговоров, звонков руководства.
- В ситуации, когда общество при попустительстве власти агрессивно, а жертвы пассивны, у вас не возникает желания прекратить работу?
Анна: Нет, это очень важно для сообщества. ЛГБТ не привыкли рассказывать о проблемах, каждому кажется, что он единственный имеет проблему с трудоустройством, подвергся насилию и так далее. Кто-то уже имеет негативный опыт такой откровенности – рассказал, а ему не помогли, или рассказал, а стало только хуже. Есть стереотип – если ты гей, тебе никто не поможет, ты никому не нужен. Но чем больше говорить о нарушениях, тем заметнее становится проблема. И рано или поздно, но подвижки будут.
И потом, победы у нас все-таки есть. Например, недавно впервые в свердловской практике суд обязал ЗАГС поменять пол по паспорту трансгендеру еще во время гормональной терапии, до хирургической операции. Решение не вступило в законную силу, но вряд ли будет апелляция – ЗАГСу, видимо, важно было перестраховаться и менять документы уже на основании судебного вердикта.
- В вашем исследовании фигурируют истории несовершеннолетних. Они отличаются от историй людей, совершивших каминг-аут в семье 10-15 лет назад, когда они были подростками?
Анна: Да, ситуация меняется в лучшую сторону. Сейчас у родителей есть хотя бы источники информации, чтобы понять, что происходит с ребенком. Например, почитав статьи в Сети, можно выяснить, что влюбленность 14-летней девочки в ровесницу может быть просто этапом становления сексуальности. Родители спокойнее воспринимают информацию о гомосексуальности ребенка, больше становится историй, когда его принимают или просто игнорируют информацию: «Ничего не случилось, живем, как раньше».
Если речь идет только о сексуальной ориентации, то последняя модель поведения неплоха. Хотя подростку-трансгендеру и в этом случае будет тяжело – ему надо, чтобы родители воспринимали его как человека другого пола.
Но, несмотря на рост количества позитивных историй каминг-аутов, домашнего насилия, попыток госпитализации и лечения у шаманов все еще масса.
Алла: Кстати, после каминг-аута ребенка родитель сам очень нуждается в помощи, поэтому мы на базе комьюнити-центра открыли родительский клуб. Представьте – часто они вообще ни с кем не могут обсудить ситуацию. Ни на работе, ни с друзьями, ни с другими родственниками.
Сами-то они приняли ребенка, но есть куча фобий – его никогда не возьмут на работу, его жизнь и здоровье всегда будет в опасности, у него не будет детей. Это очень тяжело – постоянно жить в страхе. Есть еще внутренняя гомофобия: коллега на работе рассказывает, как дочь с мужем съездили в отпуск, а что расскажу я? Им нужно место, где можно обсуждать все это, не подбирая слова.
- В целом, несмотря на все проблемы, нет ощущения, что ЛГБТ сейчас комфортнее жить в России, чем, скажем, 5 лет назад?
Анна: Да. Очень тяжело было тем, кому сейчас за 30 лет. Когда они осознавали свою сексуальность, принадлежность к ЛГБТ казалась всем чем-то диким и ненормальным. Сейчас все больше людей понимает, что это один из вариантов нормы. Информации становится больше, она доступна, снимаются хорошие фильмы, СМИ пишут адекватные статьи. Плюс каждому человеку очень важно быть частью какой-то группы, сейчас ЛГБТ проще объединяться, проще находить друг друга.
Алла: Я, наверное, родилась с серебряной ложкой во рту, но сама с агрессией не сталкивалась никогда. А когда читала первые анкеты нашего проекта, плакала. Но все же большинство жутких историй пришлась на прошлые годы, сейчас негатива меньше.
Фото: pixabay.com
