Новый сюжет из серии материалов ЕАН «Забытые некрополи» — о Миассе и его жителях. Здесь нет тайных расстрельных мест, но еще живут люди, которых в годы Большого террора против их воли переселили на Южный Урал.
Историю репрессий в этих местах пишет Светлана Васильевна Костина — дочь хорватского коммуниста, приехавшего строить светлое будущее из Парижа и расстрелянного уже через несколько месяцев после смены гражданства. Светлана Васильевна рассказала активистам «Уральского мемориала» и ЕАН свою историю и объяснила, почему в Миассе память о репрессиях сегодня не нужна даже потомкам жертв террора.
Интернациональный роман
"Отец у меня хорват, Милан Старчевич. Он к началу 30-х отслужил в армии и уехал во Францию. В то время в Европе вошли в моду разные социалистические движения. Папа начитался, что в Магнитогорске главная стройка коммунизма, и рванул сюда в 33-м году.
Русский язык выучил быстро, устроился преподавателем по технической специальности какой-то. Познакомился на Магнитке с моей мамой. В 36-м году появилась я.
Начальство все время уговаривало папу принять советское гражданство, он отказывался. Видимо, что-то чувствовал. Но все-таки уговорили. Мне был уже год, он оформил гражданство, и началось.
Пришли за врагом народа в октябре 37-го, через месяц пришли за мамой, женой врага народа. Увезли ее в район Соловков, в лагерь Каргополь. Сегодня это небольшой городок. Маме дали три года, она отсидела, но потом ее не отпустили, оставили на поселении. Меня зачем-то сначала вывезли в Челябинск, а оттуда распределили в Касли, в дом ребенка при НКВД.
В 1940 году маме разрешили выехать с Соловков, но запретили возвращаться в Магнитогорск. И никто не говорил, где я. Тогда мама вспомнила, что, когда она до ареста работала секретарем у главного инженера, у них были выборы в Верховный Совет и там баллотировался Каманин, известный летчик-герой. И она написала ему письмо: «Я не знаю, где мой ребенок. Срок у меня закончился…». Как ни странно, ей ответили, где я нахожусь.
Приехать забрать меня мама не могла, ее не выпускали с Соловков. Тогда она написала моим крестным, которые жили в городе Новохоперск Воронежской области. Дядя Паша и тетя Таня приехали за мной. В четыре года я отправилась жить с ними.
Маме удалось добиться разрешения на выезд в 1943 году. Я снова переехала, теперь уже с ней, в Кыштым. Врагам народа, переселенцам разрешали селиться в основном там. У нас в школе было больше половины детей из таких семей.
Жили не сказать, что хорошо, но очень дружно. Мы все настолько понимали друг друга…. Никаких претензий, ругани. Все знали, что и так обижены.
Мама устроилась работать в отдел энергетики, потом закончила курсы стенографисток. Было тяжело, ее еще и не брали никуда, жену врага народа с фамилией Старчевич.
Маме один человек предлагал выйти замуж, взять его фамилию, она отказывалась, очень принципиальная была в этом отношении. Расписываться и жить с ним отказалась, он приходил к нам в гости. В итоге согласились на том, чтобы он мне поменял фамилию".
Миасский Мемориал
Светлана Васильевна была в числе первых активистов, организовавших в 1989 году ячейку «Мемориала» в Миассе. Она с единомышленниками сумела два раза издать «Книгу памяти» с именами жертв репрессий и установить памятную плиту на центральной аллее города.
«Мы составляли списки репрессированных. Писали в газеты объявления, призывали объявиться пострадавших, сочувствующих, активно работали в течение 90-х годов. "Книгу памяти" выпустили в 2000 году. Нам после ее выхода начали писать люди, рассказывать про своих родственников, и мы в 2001-м еще раз напечатали книгу с дополненным списком. В ней больше 400 имен. Больше не издавали, так как времена наступили тяжелые.
Списки пополняются, и они длинные. Люди из тех, первых списков, — из них практически в живых никого не осталось. Сейчас появляется информация от людей, которых репрессировали по национальному признаку, спецпереселенцах, которых в нашем городе были предостаточно. Немцы, представители других наций, они только после выхода на пенсию получали документы о репрессиях, и таких людей очень много. Год назад в Миассе их было около 700 человек. Это те, кто пришел в соцзащиту, показал свои документы, что он сам репрессированный, ссыльный, или с родителями были какие-то неприятности.
Я сама получила статус пострадавшей в 2002 году. К сожалению, сейчас эти люди не участвуют в нашем движении», — говорит наша собеседница.
Обида на государство
«Сегодня мне неудобно говорить, но, кроме меня и вот еще женщины, которая работает в школе руководителем музея, никого больше нет. Многие ушли из жизни. Те люди, которые сейчас живы, из числа спецпереселенцев, уже неактивны.
Общественный интерес к теме угас. У нас раньше были очень хорошие льготы: 50% скидки на лекарства, бесплатное зубопротезирование. Половина областей страны и сегодня остались с федеральными льготами. А в Челябинской области решили, что достаточно региональных. Руководители вас не бросят, сказали они. В итоге мы не имеем практически ничего. Мы писали письма Путину, нам вернули бесплатный проезд по России один раз в год. Кто из моего поколения куда поедет? Мне вот тяжело уже ездить.
Немцы, например, пользуются тем, что им постоянно присылают из Германии какую-то помощь, евреи тоже получали, многие вообще уехали в Израиль.
Вы знаете, народ все-таки хочет жить получше. И когда людей лишили льгот каких-то, которыми они некоторое время пользовались, они обижаются на свою страну. Они чувствуют атмосферу в обществе и снова начинают с неохотой говорить на тему репрессий как о чем-то стыдном. Хотя цветы на памятник жертвам пока еще носят».
Забытые некрополи Челябинской области. Золотая гора14 сентября 2020 в 14:29