«После истории с ЧЭМК надо задуматься всем, у кого есть акции»: юрист честно рассказал о странностях дел с деприватизацией крупных активов

В уральских судах продолжается рассмотрение дел, связанных с фактической национализацией. Речь идет как о холдинге "Макфа" - но там пока все в самом начале. А вот деприватизация крупного промышленного актива - Челябинского электрометаллургического комбината и подконтрольных его владельцам Серовского завода ферросплавов (Свердловская область) и АО "Кузнецкие ферросплавы" (Кемеровская область) - уже на более зрелой стадии. Арест на акции трех предприятий, принадлежащих супругам Антиповым, Генпрокуратура наложила в начале февраля. Ведомство потребовало списать ценные бумаги в пользу государства. Основание – неправильная приватизация и торговля с недружественными странами. Решение было принято через три недели закрытого процесса, акции ушли Росимуществу. Сейчас компания пытается его оспорить.

Однако у наблюдающей за процессом общественности накопилось немало вопросов, ответы на которые может дать только юрист. ЕАН поговорил с партнером юридической консалтинговой компании «Ком-Юнити» (Москва) Александром Драгневым о странностях процесса, об идеальной работе Генпрокуратуры и о том, кто может быть следующим в изъятии активов.

– Назвать приватизацию именно ЧЭМК какой-то особенной с точки зрения судебной практики, наверное, нельзя. Это не первый такой случай изъятия акций, долей и имущества в пользу государства. Как заявляет Генпрокуратура, в данном случае был нарушен порядок приватизации: то есть, субъект – орган власти, который должен был принимать решение, был исключен из этого процесса. Его подменили иным субъектом – местного значения. Аналогичных дел, где Генпрокуратура считает, что в ходе приватизации были нарушения и поэтому компании должны вернуться государству, на самом деле много, и начались они с 2020 года.

С точки зрения субъектного состава процесса, у нас с одной стороны - крупный, известный далеко за пределами Урала бизнес, с другой – государство. Поэтому о процессе заговорили все.

Причины иска понятны: первая причина, как я сказал, не тот орган власти принимал решение; вторая причина, на наш взгляд, кажется немного странноватой – это экспортные операции, связанные с реализацией продукции. Поэтому, если говорить о каких-то особенностях самого дела, можно отметить, что и бизнесу, и обществу, и юристам, и, возможно, политологам непонятно, как экспортная операция ставится в зависимость от некоего, инкриминируемого бизнесу, правонарушения, а может быть далее и преступления. В современном мире странно представить компанию, тем более большую, которая работает на получение прибыли в отсутствие внешнеэкономической деятельности. Которая не хочет реализовывать свою продукцию в зарубежные страны, своим партнерам, соседям, в том числе тем, у которых с нашим государством напряженные отношения. Внешнеэкономическая деятельность в первую очередь направлена на получение именно валютной выручки, которая необходима нашему государству. Когда экспортные операции могут приводить к таким негативным последствиям (в виде изъятия активов), то ведение самих хозяйственных операций приобретает негативный окрас.

— Мы в юридическом сообществе тоже обратили на это внимание. Ведь в судебном процессе что важно? Суд должен исследовать все доказательства на предмет их допустимости, относимости. Если рассуждать в том ключе, что суд вообще не спал ночами и погружался полностью в это дело, исследовал все доказательства, а документы истцом – а именно Генеральной прокуратурой – были собраны настолько тщательно, подробно, аккуратно, что ни один юрист не смог найти, как их оспорить, и прокуратура проделала идеальную работу по сбору доказательств и изложению тех фактов, на которые они ссылаются, то такая скорость процесса, вероятно, возможна. Хотя что мировая, что российская практика такой скорости рассмотрения дел еще не видели.

Но это мое субъективное мнение. А теперь, если отвечать на ваш вопрос, то вернусь к субъектному составу участников дела. Мы, с одной стороны, видим Генеральную прокуратуру, которая действует в интересах государства, и государство у нас сильный субъект. И второй субъект – это ответчик, который обладает неким на сегодняшний день ликвидным активом. Поскольку дело действительно могло длиться годами, то актив этот мог потерять в стоимости, подешеветь. И в данном случае государство, наверное, обладая некими рычагами воздействия, дало понять судебным органам, что такое дело не требует промедлений. Как у нас любят говорить: времени на раскачку нет. Поэтому в данном случае именно таким образом поступил у нас, что важно отметить, независимый суд.

— Объективно какой-либо информации и мотивировки того, что надо закрыть дело, мы не видим. Возможно, мы узнаем это позже, и это позволит нам дать какую-то взвешенную оценку с точки зрения права. Однако есть предположение и гипотеза: нежелание раскрывать широкому кругу лиц ход дела и тем более мотивировочную часть решения связано с тем, что это вызовет бурю обсуждений.

И заседания сами по себе привлекли бы огромное внимание. Я бы с удовольствием посетил их как слушатель, чтобы отметить прекрасную работу Генпрокуратуры, посмотреть, так сказать, как правильно нужно работать. Поэтому вы представьте себе такой вот обширный интерес к процессу у общества, бизнеса, у юристов. Поэтому, наверное, нежелание предавать огласке и стало причиной закрытия процесса. Я думаю, что мы впоследствии увидим комментарии представителей прокуратуры, а может, и документы, когда дело пройдет все три судебные инстанции.

—Вы, на мой взгляд, абсолютно правильно даете такую оценку. Но я хочу сказать, что наша юридическая деятельность всегда направлена на защиту бизнеса, на борьбу до конца. И даже когда мы видим отсутствие каких-либо судебных перспектив, мы все равно будем делать то, что мы полагаем возможным, законным и необходимым.

У нас сейчас есть дело, оно тоже достаточно интересное, не связанное с деприватизацией, но связанное с возмещением убытков по инвестдоговору. У нас тоже специфический субъектный состав - наш оппонент правительство города Москвы и департамент городского имущества города Москвы. И находимся четвертый год в судебном процессе, в том числе после отмененных Верховным судом судебных актов, доказав наличие обстоятельств, свидетельствующих о наличии убытков инвестора, связанных с действием органов власти. На первом и на втором круге руки у нас были опущены, но мы все равно предпринимали попытки и использовали все возможные правовые механизмы. Поэтому я прекрасно понимаю представителей ответчика, которые делают все возможное и в том числе обжалуют определение о наложении различных обеспечительных мер, решение Арбитражного суда Челябинской области. Необходимо делать свою работу, несмотря на какие-то внешние факторы и предопределенные какие-то, как нам кажется, вещи.

— Передачу займа, а потом прощение долга мы наблюдаем постоянно – это не новая история. Если назвать это схемой, то мы видим ее на всех уровнях разного бизнеса: и малого, и среднего, и крупного. Но оценку подобным операциям в России дает специальный орган, а именно – налоговая служба. То есть это, с этой точки зрения, история специфичная и должна рассматриваться налоговым органом. Но я понимаю также Генеральную прокуратуру – раз уж они пошли по пути изъятия актива, то необходимо и деньги эти вернуть обратно.

– Ответ на данный вопрос имеет сугубо правовую природу. Дело в том, что законом определено участие прокурора в арбитражных судах и судах общей юрисдикции. Когда мы говорим про обращение прокуратуры в арбитражные суды, то такие обращения связаны, как правило, с такими категориями исков, как оспаривание нормативных правовых актов, ненормативных правовых актов органов государственной власти РФ, органов государственной власти субъектов РФ, органов местного самоуправления, затрагивающих права и законные интересы организаций и граждан в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности, иски о применении последствий недействительности сделок, совершенных вышеперечисленными лицами, иски об истребовании государственного имущества из чужого незаконного владения. Все эти споры связаны с субъектами, осуществляющими предпринимательскую деятельность, и в силу специфики и субъектного состава такие споры рассматривают арбитражные суды.

В деле ЧЭМК истцом выступает Генеральная прокуратура, ответчиком – АО "Компания Эталон" (которая являлась акционером АО "ЧЭМК"), а также Антипова Л.А. и Антипов Ю.В. Данный спор подведомственен арбитражному суду. Когда же речь идет о таких делах, как, например, изъятие в доход государства акций "Уралбиофарма" и банка "Вятич" у Малика Гайсина, то прокуратура обосновывала требования о взыскании у владельца акций тем, что, будучи депутатом Госдумы, Малик Гайсин в нарушение антикоррупционных запретов занимался предпринимательством. Аналогичная мотивировка наблюдается в деле с "Макфой", так как владельцы бизнеса совмещали предпринимательскую деятельность с работой в органах государственной власти. Поскольку требования заявляются к физическим лицам, то и рассмотрение таких требований подведомственно судам общей юрисдикции.

– Ответ на этот вопрос разделю на два блока.

Во-первых, нам необходимо понимать, что есть негласные правила игры, по которым действует прокуратура. Если посмотреть тактику и стратегию их действий, можно отметить, что под прицелом, во-первых, находятся приватизированные в 90-х активы. Во-вторых, тот бизнес, который занимается экспортом, особенно в странах с характеристикой "недружественных" и ведущих определенную деятельность. В-третьих, присутствие в деятельности коррупционной составляющей: то есть когда бенефициары приобретали активы, занимая какие-то ключевые должности — в Госдуме, в ведомствах или имели опосредованное влияние на лиц, принимающих решения. Как было, например, с делом Малика Гайсина в Свердловской области. Ему в вину поставили именно то, что он приватизировал свое предприятие, когда был депутатом Госдумы.

Это отдельная категория лиц и компаний, которой необходимо задуматься и провести внутренний аудит и работу над ошибками. Если есть какие-то из вышеназванных обстоятельств, необходимо какие-то моменты предугадывать и идти, может быть, даже на опережение – к лицам, принимающим решения, и вопрос как-то этот обсуждать, ставить на повестку дня.

Второй момент: как вы правильно заметили, есть лица, которые приобрели уже приватизированные предприятия. Давайте посмотрим на примере Соликамского магниевого завода, дело находится в апелляции. В чем там была суть? Миноритарные акционеры — это физические лица, которые не завладели компанией в период приватизации, а приобрели акции добросовестно на публичных торгах, причем это было в 2010 году, и у них забирают эти акции. Когда мы говорим бизнесу: остерегайтесь, если у вас были такие-то операции и такие-то обстоятельства, будьте осторожны, - то какие советы давать физическим лицам - держателям акций? Поэтому на данном этапе, когда идет такая активная деятельность государства по возврату активов, каких-то советов я бы не рисковал давать – кому ожидать и кто будет следующий. В целом, наверное, надо всем призадуматься – и физическим лицам, держателям акций, и бизнесу.

– История очень неочевидная. Я уже рассказывал о нашем деле, где мы взыскиваем убытки, которые нам нанес своими действиями субъект в лице правительства Москвы. Убытки необходимо доказывать, причем необходимо доказать причинно-следственную связь возникновения этих убытков с определенными действиями субъекта. Думаю, что у нашего бизнес-сообщества есть определенный скепсис по отношению к сложившейся судебной практике, поэтому не идут на такой риск - вызывать на себя огонь судебным иском. Во-первых, понимают, что, скорее всего, в иске будет отказано, а во-вторых – привлекут к себе негативное внимание того субъекта, в адрес которого они решили заявлять свои требования. Бизнес осторожничает, их можно понять – они опасаются за свои активы, за личную свободу и судьбу своих близких. У бизнеса отсутствует доверие к судебной системе и правоприменительной практике.