Пытки никуда не денутся, пока власть не проявит политическую волю в вопросе их искоренения. Так считает руководитель Оренбургского регионального отделения *Комитета против пыток Сергей Бабинец. О том, почему Россия не выполняет требования Европейского суда по правам человека и где затерялся запрос Сергея Савельева по «саратовскому» делу, направленный в комитет, он рассказал ЕАН.
В январе 2015 года Министерство юстиции России внесло Комитет против пыток в реестр «иностранных агентов». Члены организации пытались обжаловать это решение, но суд отказал в удовлетворении апелляции. Комитет объявил о ликвидации, но вместо него правозащитной деятельностью занялся «Комитет по предотвращению пыток», созданный в Оренбурге в 2014 году, который так же возглавил Игорь Каляпин. Однако в 2017 году уже и эту организацию внесли в реестр «иностранных агентов», она была ликвидирована. Члены организации учредили новую организацию со старым названием. На сегодняшний день Комитет против пыток — не зарегистрированная межрегиональная общественная организация, которая не включена в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента.
Тема пыток в отделах полиции, СИЗО и колониях снова стала одной из самых обсуждаемых. Вышел спецвыпуск программы Юрия Дудя, посвященный этой проблеме. Программу журналиста предваряла история с обнародованием пыточного архива из саратовской колонии. Сергей Бабинец - один из героев фильма Юрия Дудя.
Без эмоций не будет эффективности
- Сергей, вы в комитете с 2011 года. Насколько шокирующим для вас стал тот материал, с которым приходилось работать?
- В комитете я оказался случайно, планировал работать в прокуратуре, но не получилось туда устроиться. Начал искать объявления и случайно увидел Комитет против пыток. Меня зацепило, что туда требовался юрист со знанием уголовного права. А моя специализация в Московской государственной юридической академии им. Кутафина, где я учился, была «Уголовный процесс». Я подумал, что круто будет использовать свои знания по назначению.
Но это не было целенаправленным движением в сторону работы в правозащитных организациях.
Да, с одной стороны, это был шок – оказывается, у нас не просто пытают людей, их калечат и убивают. Я и сейчас нередко впадаю в некоторый трепет от тех дел, с которыми приходится работать, особенно когда люди сами об этом рассказывают.
Но, с другой стороны, я знал, где буду работать, я выбрал направление, связанное с уголовным преследованием, и понимал, что дела могут быть самые разные, но с пытками до этого не сталкивался ни разу. Эта работа очень тяжелая как эмоционально, так и физически.
- И за 10 лет вы не привыкли к тому, что приходится выслушивать и с чем работать? Можно ли вообще к этому адаптироваться?
- Конечно, понемногу притираешься ко всему, но все слова, которые люди говорят во время опросов, мы пропускаем через себя. Более того, чтобы понять чувства человека, узнать его мысли на тот момент, нужно влезть под кожу этого человека и выяснить, что происходило, что бы он сделал в той или иной ситуации. Нам нужно все проверить, понять, как действуют те или иные сотрудники, что в их головах творится. Поэтому приходится все это проживать и пропускать через себя, потому что, если ты это не сделаешь, ты можешь упустить моменты, которые могут быть важны при расследовании. Нужно буквально вжиться, а если этого не сделаешь, то снизится эффективность работы.
- Примерно в начале 10-х годов в Оренбуржье очень много говорили о пытках в полиции и в колониях. Потом было некоторое затишье, и сейчас снова всплеск такой информации. Можно ли говорить, что пыток снова стало больше?
- Я всегда придерживался точки зрения о том, что история движется по спирали: за подъемом всегда идет затишье. Такой всплеск был, когда появилось дело в пытках в Казани, и тогда действительно много об этом стали говорить, потом было некоторое снижение, и даже по статистике у нас было меньше обращений от пострадавших. Также снижалось количество жалоб на действия полиции. Допускаю, что в это время действительно пытали меньше. Потом возникло ярославское дело 2018 года о пытках в колониях - снова поднялась волна. В последнее время опять некоторое затишье, и в итоге мы видим саратовское дело этого года, которое снова приводит к информационному взрыву на эту тему. Сейчас у нас снова увеличилось количество заявлений.
Мне кажется, что система никогда не меняла свою работу.
Эти информационные выбросы происходят из-за того, что внутри системы происходит переизбыток негативной информации.
Это похоже на то, как срывает крышку с кипящей кастрюли, когда под ней скапливается слишком много пара: ему просто нужно выйти наружу.
- Как влияет сегодняшняя доступность интернета на обнародование информации о пытках?
- Это сложно связывать. Дело в том, что у нас очень много обращений из колоний и следственных изоляторов на то, что письма с жалобами просто не доходят до адресатов. Они остаются в мусорной корзине. Ведь там все не так, как у нас. Ты не можешь просто написать письмо и отправить его кому считаешь нужным.
Каждое письмо попадает в специальную часть, где оно проходит цензуру. Это значит, что сотрудник колонии его изучает, и если письмо ему по какой-то причине не нравится, то его просто не выпускают за пределы колонии.
Более того, обычно эти письма просто уничтожают, хотя по закону должны вернуть отправителю. Заключенный может жаловаться много раз, но его обращения просто никуда не уходят или уходит одно из десяти.
Это также накладывает свой отпечаток, многие просто не выдерживают издевательств над собой, начинают заниматься членовредительством или даже пытаются совершить самоубийство.
А кто-то, как заключенный Белоусов из оренбургской колонии, вешается. Он жаловался, что его мучили, не лечили и опустили головой в отхожее место. Об этом он рассказал нашему сотруднику Тимуру Рахматулину. Это один из примеров того, как система может довести человека до ручки.
Интернета в колониях нет вообще, там есть специальная «уфсиновская» телефонная связь, по ней раз в неделю заключенный может связаться со своими родными. Обычно они звонят по мобильным телефонам, которые получают незаконными способами. Но по сути это единственный способ связаться с волей, даже позвонить нам. Обычно мы принимаем такие звонки по ночам, нам жалуются, пытаются выяснить, как продвигаются их дела. С этим, конечно, борются, проходят всевозможные проверки, во время которых изымаются все телефоны, которые находят. И в итоге на несколько дней наступает тишина.
В это время у людей нет никакой связи с внешним миром, и вот тогда в колониях могут происходить самые страшные вещи.
Мы знаем, что в такие периоды туда могут завести отряды ОМОН, которые будут бить заключенных. Так было в Оренбурге в 2019 году, когда арестованные из СИЗО № 1 выкрикивали из окон фразы «Воля-воля» и «Нас бьют!» (информация о бунте заключенных появилась в социальных сетях, оренбургское УФСИН тогда прокомментировало это так, что в одной камере был зафиксирован факт нарушения режима содержания, на законные требования сотрудников СИЗО заключенные ответили криками и ударами в двери – прим. ЕАН).
«Карманные» комиссии и советы
- Но в регионах есть немало структур, которые должны следить за соблюдением прав людей в колониях и СИЗО.
- Да, в каждой области есть общественная наблюдательная комиссия (ОНК), куда заключенные и осужденные могут пожаловаться. Но что это даст в итоге? Да ничего.
Дело в том, что общественные комиссии в России превратились в карманных правозащитников, которые просто помогают сотрудникам УФСИН.
Сотрудники Комитета против пыток входили в первые несколько созывов ОНК, и у нас было много дел о пытках. Но в последние два созыва нас в ОНК не берут, причем это не только в нашем регионе. Я пытался попасть в ОНК в Москве, но мне отказали, так же, как в Оренбурге и в Нижнем Новгороде. Сегодня у нас всего четыре человека по всем регионам, где мы работаем, смогли войти в состав ОНК – в Москве, Нижнем Новгороде, Башкортостане и Краснодарском крае (помимо этого, отделения есть еще в Оренбурге и Ставропольском крае - прим. ЕАН). Но они поодиночке ничего сделать не могут, обязательно нужна пара. По закону члены комиссии могут ходить в колонии как минимум вдвоем, но если все остальные «коллеги» «проуфсиновские», никто не соглашается выйти с проверкой вместе с Комитетом против пыток.
То же самое с аппаратом уполномоченного по правам человека. Туда жалуются на побои, но обычно по обращению или никто не приходит, или приходят, но говорят, что ничего не подтвердилось, а обычно просто пересылают жалобу в прокуратуру или Следственный комитет.
У нас потихоньку начинает налаживаться сотрудничество с омбудсменом в Оренбургской области Анатолием Чадовым. Но это идет очень медленно, более 10 лет прошло с его назначения, а мы только сейчас видим некоторые шаги навстречу.
И как бы странно это ни звучало, но тот факт, что он бывший прокурор области, нам сейчас очень помогает, поскольку у Чадова сохранился довольно высокий политический вес в силовых структурах и его принадлежность к ним нередко открывает нам самые неожиданные двери.
На самом деле в борьбе с пытками и системой исполнения наказаний очень большое значение имеет политическая воля, в том числе депутатов Законодательного собрания и губернатора.
В этом году мы пытались наладить сотрудничество с органами исполнительной и законодательной власти. В августе я обращался в рамках сбора вопросов для прямой линии к губернатору, задавал ему вопрос о пытках, но меня тогда «отшили», сказали, что губернатор не может ответить на этот вопрос. Мы написали официальный запрос, в котором указали, что готовы обсудить эту тему с губернатором в любом удобном для него формате, что это очень важно. В начале декабря нас пригласили на прием к заместителю министра по информационной и региональной политике Инне Аверковой, но встреча так и не состоялась, потому что именно в этот день в правительстве проходили очередные обыски.
С депутатами другая история. Во время январских протестных митингов оппозиционные депутаты присутствовали на них. Коммунисты, ЛДПР и «Справедливая Россия» в лице Максима Амелина, Дениса Батурина, Максима Щепинова, Владимира Фролова и Владимира Новикова проявили интерес к теме избиения оренбуржцев во время этих мероприятий. Я направлял письма депутатам с просьбой обратить внимание на факты избиения людей на этих митингах, писал Чадову с просьбой инициировать в Заксо проведение парламентского расследования по массовым нарушениям прав человека во время митингов. Тогда нас попросили подождать, так как следователи проводили проверку, которая ничем не закончилась.
Парламентское расследование – это вполне законный инструмент, который можно применять в регионе в случае массового нарушения прав человека. Нарушения со стороны силовиков на январских митингах как раз подходят под эту категорию. Его могут инициировать сами депутаты или уполномоченный по правам человека, было бы политическое желание. Но как мне кажется, у большинства наших депутатов такого желания нет.
Пытки – это инструмент работы системы
- Правда ли, что сегодня практически любой гражданин может столкнуться с пытками, даже если ведет абсолютно законопослушный образ жизни?
- Масса примеров в нашей практики говорят о том, что совершенно невиновные люди, которых даже ни в чем не подозревают и не обвиняют, могут стать жертвами жесточайших пыток и избиений. Далеко ходить не надо – в Оренбурге на митинге в январе избили троих. К ним применяли электрошокеры и дубинки. В итоге ни один из них не был признан виновным хотя бы в каком-то мелком правонарушении. Более того, один из пострадавших даже не был участником митинга.
Та же история с обвиненными в убийстве предпринимателя Чернова тремя жителями Абдулино. Люди с алиби, без мотивов, находящиеся за 300 км от места преступления, вдруг по какой-то причине становятся подозреваемыми в громком убийстве. Это как раз и показывает, что практически любой человек, который даже близко не проходил место преступления, в любом момент может стать фигурантом дела и при этом подвергнуться пыткам.
- Давайте поразмышляем над вопросом, который Юрий Дудь вынес в название своего фильма - почему в России пытают?
- Есть несколько слагаемых этой ситуации. Во-первых, у нас есть запрос на пытки от общества. Опросы показали, что немало людей поддерживают применение пыток к преступникам, которые совершили какие-то тяжкие преступления, – педофилам, террористам. Но при этом у нас пытки часто применяются в процессе поиска преступника. То есть система не ищет нарушителя, а подгоняет под этот статус наиболее удобного «кандидата», буквально делая из него преступника, заставляя признаться в самых жутких вещах.
И здесь важно помнить, что люди, прошедшие через пытки, - это люди с поломанной психикой, но рано или поздно они выйдут из тюрьмы и будут жить рядом с нами. И тем, кто одобряет пытки, стоит помнить, что ваш сосед, который пришел из тюрьмы, будет именно таким - «перекрученным» через мясорубку системы. Вам не страшно от таких мыслей? Мне – очень.
Второй момент – это система оценки эффективности работы полицейских. До сих пор во главу угла здесь ставится скорость раскрываемости и количество раскрытых преступлений. Сотрудники заинтересованы только в результате, при этом совершенно неважно, какими способами это достигается. И применение пыток – это самый действенный метод. Пытая человека, можно за 10 минут добыть такое количество информации, на сбор которой у оперативников и следователей уходит по несколько недель. А если под пытками еще и заставить признаться в паре «глухарей», то сбор информации сокращается с нескольких лет до нескольких минут.
Сегодня МВД работает по принципу «каждый следующий период должен быть результативнее предыдущего». Если это не так, значит, плохо работаем. И пока у нас система оценки деятельности полиции будет такой же, как в советское время, у нас ничего не изменится.
И третий фактор – у нас нет политического запроса на изменение системы. В принципе, законодательную и исполнительную власть устраивает такое положение дел в правоохранительных органах. Да и общество, видимо, тоже.
Даже громкие дела о пытках, такие как саратовское, пока не привели к тому, чтобы люди вышли на улицы с протестами, как, к примеру, это было в Америке, когда там полицейские убивали людей. Единственное, чего у нас сегодня опасается власть, - это народные волнения, и, пока их нет, можно этой темы и не касаться.
Да, сейчас идет работа по введению в уголовный кодекс статьи «Пытки», и ее, скорее всего, введут, но останется вопрос, как она будет применяться.
И на этом все, никаких системных изменений мы не видим и, вероятно, не увидим в ближайшее время.
Зато у нас в третьем чтении принимается закон о полиции, который существенно расширяет полномочия силовиков. А должно быть наоборот: чтобы что-то изменилось, полицейских нужно ограничивать.
- Вопросы о системных пытках были подняты на последнем заседании Совета по правам человека при президенте, и Владимиру Путину пришлось услышать о некоторых инцидентах. Как вы думаете, то, что эти факты были приведены на столь высоком уровне, может помочь переломить ситуацию в лучшую сторону?
- Я думаю, что безвозвратно потеряно время, когда реально нужно было что-то делать. После обнародования информации из саратовской колонии у общества был реальный запрос на системные изменения. Но ничего не было сделано, и теперь, как мне кажется, даже публикация чего-то подобного уже не вызовет такого общественного резонанса, который может подвигнуть власть на глобальные изменения. Есть вероятность, что пытки станут отдельной статьей в Уголовном кодексе. Сменили руководство ФСИН, но все это мелко, система как работала, так и работает. Более того, она не только не исправляет преступников, она плодит новых в лице сотрудников, которые применяют пытки. Нельзя бороться с преступностью, совершая преступления. Нужно менять систему работы не только ФСИН, но и всех силовиков – полиции и Росгвардии, которая появилась совсем недавно, но там уже есть что менять.
Государство платит, но не расследует
- Сергей Савельев, который передал архив с записями многочисленных пыток в саратовской колонии представителям движения Gulagu.net, заявил, что изначально обращался в Комитет против пыток, но его заявление осталось без внимания. Руководитель комитета Игорь Каляпин ответил, что такого обращения не было. Что вы знаете об этом?
- Да, мы слышали об этом и буквально перевернули все почтовые ящики и обращения, которые поступали к нам. Но мы ничего от него не нашли. Хорошо, что информация все равно была обнародовала, хотя у этого движения нет практики расследования или сопровождения таких дел. Gulagu.net занимаются только публикацией подобных фактов. Это важная работа, о таком стоит говорить, но еще более важно сделать так, чтобы такие дела расследовались, чтобы там устанавливались виновные и несли потом за это наказание. Это большая и сложная работа: на возбуждение уголовного дела в отношении сотрудников правоохранительных органов уходят годы, мы обжалуем огромное количество отказов в возбуждении дел.
В Оренбурге есть свой рекорд, который, кажется, не побили ни в одном региональном отделении Комитета. По делу о пытках Олега Ельчанинова мы 31 раз получали отказ в возбуждении уголовного дела.
Прошло уже больше 10 лет, истек срок давности, в итоге за истязания Олега никто не ответит, но мы боролись до последнего.
- Что происходит после того, как истекает срок давности преступления? Можно ли еще на что-то надеяться?
- Только на компенсацию по решению Европейского суда по правам человека. У нас в этом году истекли сроки по ряду дел, но по всем из них есть решения ЕСПЧ о выплате компенсаций. Европейский суд решил, что пытки были, казалось бы, что еще нужно для возбуждения дела? Но в России ничего не делают.
Государство исполняет требования ЕСПЧ ровно наполовину. Первая часть решения касается выплаты компенсации за увечья, вторая говорит о том, что государство должно принять меры для эффективного расследования инцидента. Если деньги из бюджета на выплаты выделяют, то на расследование – абсолютный ноль. Получается, государство не заинтересовано в возмещении своих затрат на такие компенсации. Ведь если бы были найдены и осуждены виновные, можно было выдвинуть иск о возмещении затрат бюджета. Но этого никто не делает.
Нам остается только обращаться в Комитет министров Европы, члены которого могут спросить с российского МИДа за неисполнение решений ЕСПЧ. В ноябре мы обратились в этот комитет по четырем оренбургским делам, которые не были расследованы. Европейские министры задали этот вопрос представителю МИДа, но мы не знаем, что им ответили. Как показывает практика, обычно страна начинает говорить, что нарушений нет и все законно, а потому ничего расследовать не нужно.
- Несколько лет назад комитет закрыл отделение в Чечне. Оренбургские представители нередко бывали там и проводили большую работу. Что произошло?
- Из Чечни выгнали всех правозащитников. Там громили офисы организаций, преследовали и избивали активистов и журналистов. Я как раз работал в Чечне, когда там сожгли квартиру, в которой располагался офис Комитета против пыток, и все видел своими глазами.
Сейчас у нас работает офис на Северном Кавказе, он расположен в Пятигорске и объединяет работу по всем северокавказским регионам, включая Чеченскую республику, Ингушетию, Дагестан, Осетию.
Мы не свернули свою работу там, но выполняем ее на расстоянии, приезжаем на место, когда это нужно. Сейчас, к примеру, в Чечне судят двоих полицейских, обвиняемых в пытках.
У нас совершенно не получается наладить отношения с чеченской властью. Это замкнутая система Рамзана Кадырова, и все, что он говорит, транслируется на все сферы жизни. Там есть похищения людей, но после разгрома нашего офиса и избиения нескольких журналистов и правозащитников мы поняли, что работать нам там не дадут. Поэтому приняли решение перенести офис в другой регион, но не оставлять Чечню без внимания.
- Дайте несколько советов, как вести себя в случае задержания и как уберечь себя от пыток?
- Самый главный совет – запишите в телефон номер адвоката, которому доверяете. Если вы принимаете участие в каких-то митингах и понимаете, что в итоге можете оказаться в отделении, предупредите об этом юриста и близких. Во время задержания и в участке не стоит проявлять агрессию по отношению к полицейским, не нервируйте их и не выводите из себя.
Если у силовиков нет запроса на пытки, то применять их вряд ли будут, но лучше не провоцировать их.
Если к вам не пускают адвоката, то при заполнении протоколов в качестве замечаний стоит указывать, что к вам не пустили правозащитника, а также стоит отметить все условия вашего содержания и обращения с вами.
Если вас начинают бить, максимально защищайтесь от травм, но не лезьте в драку.
Можно попробовать оставить какие-то следы на месте происшествия, например, испачкать кровью мебель в незаметном месте чтобы потом можно было как-то доказать факты избиения.
Беседовала Евгения Чернова
Есть новость — поделитесь! Мессенджеры ЕАН для ценной информации
+7 922 143 47 42
