Сегодня, 3 ноября, стала известна трагичная новость: скончался известный уральский художник, живописец, график Миша Брусиловский. Он умер в больнице от онкологии.
В память о настоящем творце агентство ЕАН публикует выдержки из интервью Брусиловского, которое он дал в 2013 году порталу «Культур мультур».
Какой у художника может быть творческий путь?! Все, как у всех, абсолютно. Родился, ясли, детский сад, школа, потом художественная школа, после — институт. Ничего нового в творческом пути художника просто не существует. Все традиционно, как в Советском Союзе было, по плану: родились, учились, даты начала и конца.
Учился я в художественной школе 11 классов. Это было очень давно. А пришел туда — слова украинского не знал. Экзамены надо было сдавать, писать украинский диктант. Вот учительница диктует по-украински, а я пишу по-русски. Прочитала, сказала: «Ну, вы совсем ничего не знаете, поэтому с вами легче будет».
У нас были очень хорошие преподаватели по рисованию. Преподавала у нас такая Елена Ниловна Яблонская. А у нее была сестра Татьяна Ниловна, знаменитая, лауреат Сталинской премии, которая написала знаменитую картину «Хлеб». Там, значит, урожай, хлеб, горы, небо, женщины, у одной за спиной — мешочек с ребенком. Такой труд. В общем-то это такие картины, которые надо было в те времена писать. Картины, которые учили и направляли человека на правильный путь. Не то, что сейчас.
Когда я окончил школу в Киеве, уехал в Ленинград. Был у меня друг Рома, с которым мы поступили в институт имени Репина, там, где сфинксы, все красиво, мост лейтенанта Шмидта, набережная Красного Флота. Мы переходили от академии через мост, и у нас было общежитие — такой замечательный дом, бывший дом Куинджи. Был такой художник, который писал прекрасные пейзажи.
Сначала я тяжело отнесся к Ленинграду, после Украины, где были каштаны, солнце, красивые девушки. А потом не просто привык, а мне стало нравиться низкое небо, тучи, дождь. И сейчас нравится, потому что это совершенно другой город. Меня не тянуло назад.
Я, когда окончил институт, узнал, что в Свердловске, если приехать, вы получите квартиру, возможность устроиться в издательстве. А у меня в Ленинграде был друг Геннадий Сидорович Мосин — это выдающийся уральский художник. У него была комната в общежитии, мы там собирались.
Все было в дыму, стояли бутылки. И вот мы сюда приехали, человек 11-12. Они уже были с циррозом, и примерно через год все умерли. Гена тоже пил, но он мог неделю пить и не работать, а потом мог полгода работать и не пить, а другие ребята были не такие.
Когда я приехал сюда в 60-м, в Союзе художников был такой Вязенков Александр Гаврилович — суперсоветский идеолог. Он воспитывал, клеймил, писал. Каждое собрание говорил: «Я написал в Акадэмию художеств, что акадэмия поставляет нам алкоголиков».
Гена Мосин был блистательным, замечательным художником. Если бы здесь что-нибудь соображали, сделали бы ему мемориальную комнату. Он как Бажов мог бы быть: коренной уралец, художник с мировым именем. Но его мало кто знает на родине.
Вообще сейчас такое время, что искусство мало кого интересует. Оно не востребовано почти. Художники живут полунищие. В союзах художников при советской власти нас хорошо кормили: были выставки разные, заказывали работы. А сейчас нет государства, а Союз художников существует условно и ничего не может. Единственное, что есть, — это мастерские, которые не принадлежат союзу, но они их выдают художниками, которым тоже трудно: надо платить ЖКХ, бандитская эта организация, знаете? А так как художники зарабатывают мало, то какая востребованность?
Сейчас другие приоритеты: богатые покупают острова, яхты, гаремы. Сейчас появились магазины. Искусство могут покупать только те, у кого все есть, но им не хватает эстетики, и таких людей очень немного. А те, у кого есть деньги, часто люди с очень небольшой культурой, с очень плохим недоразвитым вкусом. Они больше везут из каких-нибудь Эмиратов какого-нибудь тигра полосатого с клыками. Поэтому сложно сейчас художникам. Сейчас есть фотография, много всего такого — телевизор, компьютер.
Когда я приехал, познакомился с Витей Воловичем. Он тоже художник дай Бог каждому, замечательный. Кроме того, он еще и замечательный человек, грамотный, интеллектуал, человек, который блистательно знает музыку, литературу. Вообще если надо что-то кому-то говорить, то это делает только Витя. Говорят, есть только один говорящий художник, — Виталий Михалыч.
Бывает, что люди могут встретиться и пытаться всю жизнь друг друга не видеть. А я сразу к Вите что-то испытал. Он мастер общения, поговорили с ним, обнаружили общих знакомых. В жизни немного бывает друзей, но несколько человек должно быть. Ну и родители еще. По мне, если бы мои родители меня когда-то обидели, я бы никогда их не предавал, сумел сохранить к ним отношение. Потому что бывают ситуации, которые выше бытовой этики, но для этого характер должен быть определенный. Как говорил Христос: «Нет плохих людей. Что вы меня называете добрым? — говорит он Пилату. — Все у вас добрый, добрый. Нет плохих людей. Есть люди несчастные».
Отца я видел, когда мне было шесть. Он ушел на фронт и не вернулся. А с матерью я пересекался мало. Она уехала в Магадан. Поэтому очень жалко, но с родителями пришлось крайне мало пообщаться. Я приезжал раз в три года. А потом, когда мамы не стало, у меня было ощущение, что я должен был приехать, пообщаться. Когда ты с человеком рядом, то думаешь, что у тебя впереди еще длинная жизнь, а потом оказывается, что это не так. Поэтому у кого есть возможность общаться с родителями — это счастливые люди! Тем более если отношения хорошие.
Когда нам ставили памятник (скульптура «Горожане», — прим. ЕАН), то соседи из этого дома, а я там живу, все присутствовали: «Как это, вы вот живые, а вам ставят памятник?» — так это не памятник, говорю, это просто скульптура. Всему этому дому, говорю, в парке будут ставить такие, кто хочет — семейные, кто хочет — в одиночку. И вот они меня сейчас встречают и говорят: «Миша Шаевич, вот прошло уже столько времени, а нас никто еще не затребовал. Ставить-то пора».
А жена моя, Таня, говорит: этот памятник из окна виден, так мне очень удобно, потом, когда будет время, выйдешь, пойдешь куда-нибудь мимо, положишь цветочки — вот и никуда ходить далеко не надо, удобно очень (смеется).
Надо себя проверять, чтобы узнать: а вдруг ты талантливый человек, а этого никто не знает. Нужен авантюризм, чтобы попробовать. Вот есть такой город Алапаевск, там были знаменитые алапаевские бабушки, 6 или 7 бабушек, они писали акварелью. Высаживались у забора, пекли разные пирожки, шаньги, угощали чаем, ходил народ, гармошки играли. Они за гроши продавали свои работы чисто условно. И случилось это лишь потому, что там был фотограф, он приобщил их.
Я ни над чем не тружусь. Я побаливаю — то одно, то другое. Я в мастерскую с трудом добираюсь, полежу там.
А с Таней у нас очень хорошие дружеские отношения, лучше не бывает! Мы вместе с начала 70-го года. Она младше меня на 21 год. Самое главное, что меня не тиранят. Сколько ты работаешь, столько работай. Она настолько человек прелестный, редкий человек. Ведь в жизни самое главное качество — это обыкновенная дружба человеческая. Это просто везение.
Но бывают вещи, которые нельзя простить. Не прощают измены, не прощают ложь. Я вру-то беспрерывно, но Таня мне прощает, потому что я не вру во зло. Я думаю, что во благо, а она говорит, нет: «Ты иногда говори правду», - а я говорю: «Ты меня не спрашивай, тогда никакого вранья не будет».
Этот мир сложнее, чем ты можешь предполагать. Все зависит от обстоятельств. Есть дьявол, господь Бог, ангелы. Все есть в этом мире.
Для меня как художника этот мир — большой театр интересный. Я больше в нем участвую как актер, не как режиссер. Мне интересно.
Муза — это вещь выдуманная. Как ангелы. Муза — это поэтический, вымышленный образ. Романтика. Но для многих художников это важно и существует.
Мне нравятся красивые женщины. Танька моя мне очень нравится. Но я не придаю этому такого значения. Я с удовольствием писал Танины портреты. И сейчас, если бы видел хорошо, тоже бы написал. Европейско-Азиатские Новости.
Фото nashural.ru, turbina.ru,
