На сегодня в Свердловской области, по данным регионального общественного фонда «Новая жизнь», зарегистрировано больше 100 тыс. человек, живущих с ВИЧ-инфекцией. Несмотря на то, что правительство выделяет из бюджета довольно большие деньги на медикаменты для ВИЧ-положительных людей, далеко не все готовы получать и принимать бесплатное лечение. Сотрудники общественной организации рассказали ЕАН о том, почему люди отказываются лечиться и насколько реально жить с ВИЧ в 2020 году.
Слава, 45 лет
С самого детства мы знали, что у нас есть только два пути – умереть или сесть в тюрьму. Умирать я не хотел, поэтому, бросив школу, уже с 16 лет стал зарабатывать большие деньги на азартных играх – понятное дело, незаконно. Сначала денег было много – я еще не употреблял наркотики и только сильно выпивал. Потом в нашей команде появился наркозависимый, и я тоже быстро к этому пристрастился.
Постепенно денег на дозу стало не хватать – работу я, понятное дело, давно бросил. Мы с товарищем стали воровать со складов, чтобы наскрести денег на дозу – его словили первым и посадили, а я уехал в Первоуральск – познакомился там с девушкой, которая тоже употребляла наркотики, она позвала меня жить к себе и своему парню, правда, в конце концов, его выгнала.
Потом меня поймали, и так я впервые попал в тюрьму по второй части 158 статьи УК "Кража". Там, на зоне, мне совершенно не хотелось колоться, я занимался спортом и вел достаточно здоровый образ жизни. Но судьба распорядилась иначе – за несколько дней до освобождения, во время очередной тренировки, меня продуло.
Из тюрьмы я вышел с тяжелейшим плевритом и направился прямиком в больницу, но затем, не дождавшись даже окончания обследования, подсел уже на тяжелые наркотики.
В это время город стоял на ушах – был самый разгар девяностых. Я быстро влился обратно в систему и через полгода попал в тюрьму еще раз – уже за хранение наркотиков. Переболев серьезно туберкулезом, я вышел через полтора года и сразу продолжил употреблять, скатываясь все ниже и прячась в чужих подъездах в особенно холодные ночи.
Свой третий срок я получил за то, что передавал наркотик клиенту своей подруги, который оказался оперативником в штатском. Тогда, сидя в ФСКН и ожидая своей участи, я стал впервые задумываться о том, что ждет меня дальше. Меня никто не ждал, мне некуда было идти, единственное, что ожидало меня на свободе, – это очередная доза.
Конечно, эти здравые мысли покинули меня, когда я вышел из тюрьмы по УДО, просидев всего три года. Потом меня задержали в очередной раз, я проглотил пакетик с наркотиком и словил передоз, чтобы избежать более длинного срока, – он до сих пор напрямую зависит от количества найденных у тебя граммов. Правда, за это оперативник подкинул мне лишние три грамма – проверять, мои они или нет, естественно, никто не стал. Однако они не знали, что в ширинке у меня запрятано еще пять – я словил очередной передоз, проглотив их уже по пути на зону, и очнулся уже там.
Я вышел в 2015 году с диагнозом ВИЧ и депрессией – ни на что не было сил, а таблетки принимать не хотелось. Я снова стал пить – вернулся к тому, с чего начал, а потом встретил своего товарища Ивана, которого знаю с детства и с которым употребил в свой первый раз. Ваня сразу спросил, принимаю ли я терапию от ВИЧ и, услышав отрицательный ответ, отправился со мной в СПИД-центр.
Придя туда, я был шокирован отношением врачей к пациентам – с нами не обращались, как с дерьмом, как это было везде, где я бывал в своей жизни. Мне провели первую консультацию – этим в специализированных центрах занимаются ВИЧ-положительные люди, поскольку ни один врач не может понять тебя лучше, чем тот, кто пережил это сам. Назначив терапию, врач проинформировал меня, что я могу совмещать ее с употреблением наркотиков и алкоголя, если я не могу без них обходиться.
Сегодня я являюсь сотрудником фонда. Мы ездим с лекциями на зоны, консультируем людей, попавших в трудную ситуацию, и убеждаем их лечиться. Многие из них действительно отказываются, потому что им сложно признать факт, что они больны и им нужна помощь. Однако если ты сидишь на терапии, то ВИЧ никак не влияет на твою жизнь – ты можешь прожить обычную длинную жизнь, родить здорового ребенка, иметь здорового партнера.
Егор, 30 лет
Наркотики я употреблял с 15 лет, а внутривенно – с 16. Я узнал, что инфицирован, два года назад и даже не удивился – мы использовали всего один шприц на двух-трех человек и даже не обтирали его после использования. Я понял, что нужно что-то менять, когда меня перестали пускать даже в наркопритоны, и отправился в реабилитационный центр.
На протяжении всей своей жизни ВИЧ-положительные люди сталкиваются с дискриминацией в той или иной форме. Моя девушка боялась моего статуса, и из-за этого в конце концов мы расстались.
Я не был достаточно информирован и удивился тому, насколько не информировано все наше население, включая медиков. Однажды в скорой помощи врач накричал меня на то, что я не успел предупредить его о своем диагнозе, и надел маску.
Стоит отдать должное судье, который рассматривал мое дело, – он смягчил мне наказание из-за моих «хронических заболеваний», не называя точного диагноза, поскольку это ущемляет наши права и как бы делает из нас людей низшего сорта.
Отношение власти к инфицированным людям у нас довольно терпимое – даже тот факт, что нам, в отличие от Украины или Америки, положена бесплатная терапия, говорит о многом. Впрочем, я бы не отказался от внедрения в школах сексуального просвещения – нам в школе ни о чем таком не рассказывали, а сейчас этого не делают и подавно. У нас курс терапии, который стоит примерно 100 тыс. в год, выдается в СПИД-центрах бесплатно, как и лекарства от других болезней.
Очень важно не прерывать лечение более трех раз – всего существуют 4 вида лекарств, и после долгого перерыва каждое из них перестает действовать. По этой причине многие врачи выдают лечение с опаской – многие наркозависимые продают свои лекарства, чтобы заработать на очередную дозу, поэтому им таблеток больше, чем на месяц, не выдают.
Многие же люди не принимают лекарства все из-за той же дезинформации, что ВИЧ – это СПИД, а СПИД – это смерть. По сути, они просто опускают руки и теряют веру в себя, решая просто дожидаться своей смерти.
Я не употребляю уже пять месяцев, и это настоящий подвиг – зависимость признана одной из самых страшных болезней, которая идет почти наравне с раком, и почти 95% зависимых от наркотиков людей умирают. Одержимость мышления – это один из самых главных симптомов зависимости, и плохие мысли до сих пор приходят ко мне в голову, но сейчас я знаю, что с ними делать. Когда-то я думал, что раз начал употреблять внутривенно, то должен либо умереть, либо прожить счастливую жизнь с наркотиками – свое будущее без них я даже не представлял.
Сейчас, даже если я захочу вновь употребить, я всегда смогу обратиться в срочную психологическую помощь или даже позвонить своим новым друзьям. Свой старый круг общения, во избежание рецидивов, я ограничил, а с выздоравливающими или уже здоровыми ребятами мы готовы помочь друг другу в любое время суток. С людьми, далекими от наркотиков или ВИЧ, мне общаться сложно – каким бы сопереживающим ни был человек, он никогда не сможет понять, что творится у меня на душе.
Сегодня для меня фраза «любить себя» означает «не жить в негативе». Я любил вариться в негативных эмоциях, я подпитывался ненавистью, это было своего рода зависимостью. Совсем недавно к нам в центр пришел неадекватный парень и полоснул ножом меня по шее. Я впервые не ответил на провокацию силой и не поднял на него руку.
Мне хотелось бы, чтобы здоровые люди относились к нам более лояльно и не считали нас отбросами. Хотелось бы найти здоровую, ВИЧ-отрицательную девушку и построить с ней семью. Дети у нас будут здоровыми – у меня уже не определяется нагрузка крови, а это значит, что заразить я никого не могу.
То, что я сижу здесь, – это чудо. У меня есть друзья, моя семья меня не бросила. Я могу назвать себя счастливым человеком.
Беседовала Дарья Ушенина