Волонтёр «Лиза Алерт»: «Ребенок? Да плевать. Это ваши дела»

- Я в отряде 3 года. А волонтер 13 лет. Отряд "Лиза Алерт" появился в Екатеринбурге в марте 2014 года. Его начинали я и моя жена. Тогда пропала Мила Арасханян, я зашел на сайт "Лиза Алерт" и увидел, что свердловского отделения нет. С поисков Милы и началась история "Лизы Алерт" в Екатеринбурге.

- В Екатеринбурге есть поисковый отряд "Сокол". "Сокол" – это поиск только пропавших детей. По всей России много поисково-спасательных отрядов. Есть "Ангелы", например, ребята на вертолетах, которые помогают "Лизе Алерт" найти потеряшку в лесу.

- Нет, во всех регионах вертолетов не хватит (вздыхает). И денег. У нас нет счетов и ничего, что было бы связано с электронными деньгами. Все происходит на деньги самих волонтеров. "Лиза Алерт" – незарегистрированная организация, общественное движение в чистом виде, причем с выстроенной системой, которая эффективно работает.

- По-другому. Если необходим вертолет, а денег нет, есть МЧС, которые могут поднять в воздух Ми-8.

- Время требуется всегда. Все зависит от того, какой поиск идет. На ребенка реагируют по щелчку. В этом нет проблемы. А вот с бабушками и дедушками все зависит от степени заинтересованности родственников. Насколько родственники заинтересованы в нахождении. Они берут «молоточек» и начинают стучать по полиции: «Пожалуйста, помогите нам найти бабушку». И система начинает работать.

- Знаете, можно сгущать краски. В этом есть только доля правды. Художественный вымысел нельзя принимать за чистую монету. Я согласен, что нет нормальной системы по поиску пропавших детей. Но ее нет не потому, что эту проблему замалчивают. Средства в этой системе неэффективные. Полиция всегда заинтересована в том, чтобы ребенок был найден живым. И эта идея – подключать ПСО – это очень хорошая идея. Но проблема в том, что не все полицейские знают про отряды. В Екатеринбурге так. Про "Сокол" знают, про "Лизу Алерт" – нет. Мы незарегистрированная организация, и хорошо, когда у нас с полицейскими отличные отношения. Тогда работа и взаимодействие с ними становятся проще и адекватнее.

- Это заблуждение. Родственники могут быть посредниками в исключительных случаях. У родственников в такой ситуации совершенно другие задачи. Им просто некогда. У них прозвон скорых, бюро регистрации несчастных случаев. Наш инфорг их направляет. Родители на поиске – это лишняя нервотрепка. Родители не выступают буфером между полицией и нами. Это наше дело - взаимодействовать с полицией. Это моя задача как координатора наладить человеческие отношения со следователем, который занимается делом. Если я этого не сделаю, он пошлет меня далеко и надолго и мы не получим обратной связи, которая нужна и важна. У Звягинцева все плохо. Очень классно обвинять государство. Но у меня вопрос к людям – они сами не хотят помочь? Я сейчас навскидку приведу вам множество примеров, когда люди, глядя на ориентировку, говорили: «Ой, не надо только меня впутывать в это. Это ваши дела. Ребенок? Да плевать».

Люди всегда были безразличны друг к другу. Мы сами это вырастили. Проще говоря – моя хата с краю, никого не знаю.

- Не могу говорить за всю нацию. Хотя бы потому, что существует "Лиза Алерт". Нет, это не национальная черта.

Но чем больше люди творят зла по отношению друг к другу, тем меньше желания делать добро. Последний пример, мужчина выкидывает из автобуса пожилого кондуктора, и весь автобус стоит. Ни одного заступившегося человека. Моя хата с краю. И так же с ориентировками. У Звягинцева все мрачно.

Да, у Звягинцева все равнодушные – и учитель, и следователь, все, кроме людей, которые работают в поисковом отряде.

Это искусственная ситуация. Вспомним поиск Вити Каца, мальчику три года и полуторамиллионный город (Екатеринбург, – прим. ЕАН). Мальчик пропадает в селе Липовском. Поисковиков было всего 70 человек: два отряда и полиция. Это я к тому, что у нас тоже не все так радужно.

Поиск людей – это штука, иногда выходящая боком. Люди могут лишиться работы, и они это прекрасно понимают. Человек отпрашивается с работы на поиск, а директор не отпускает. Приходится выбирать. Или благополучие моей семьи, или надо найти ребенка. Я – дурак, поеду ребенка искать. По-другому - никак.

- Когда все начиналось, просто было нечем заняться. Вы пытались лежать перед телевизором несколько дней подряд? Я пытался. Все болит. Это убогое занятие. Телевизор – это жвачка для мозгов, смотришь и начинаешь тупеть. И тут тебе пишут – поехали. Есть тема – нужны волонтеры. И не вопрос, что без денег. И ты едешь, а потом затягивает. А потом раз - и неожиданно тебя уже знают все.

- Очень многое зависит от того, какое количество поисков к нам приходит в первые сутки.

Мои последние два поиска, которые я лично вел, - это две девочки-бегунка, Ромео и Джульетта. Обе найдены и живы. С ними все хорошо. Потому что мы подключились в первые сутки. А есть другая история – человек пропал 25 мая, а пришли к нам 8 июня. Вариантов, что с ним могло произойти, огромное количество. Мы возьмемся за поиск, мы будем искать, но вариантов, что мы его найдем и найдем живым – совсем немного.

Если мы говорим о поисках, которые начались в первые сутки, всегда есть какой-то результат. Очень редко бывают исключения. Например, поиск Саши Золотиной.

- Поймите меня правильно. Когда я приехал в Михайловск и встал рядом с домом, из которого ушла Саша, я увидел реку. Все просто – ты берешь то, что самое опасное и яркое. До реки – 70 м. Чтобы можно было доподлинно что-то говорить, нужно, чтобы хоть что-то нашлось. Там вычесано все: Кировом, Москвой, нами. И лес, и река. И «Соколом» она чесалась вверх и вниз по течению. Не нашли ничего. Не знаю.

- И оттуда, и оттуда. Нет корреляции. Бывает по-разному. Если говорить опять же о истории Саши Золотиной, это полуторагодовалая девочка, которая вышла из дома, когда родители употребляли алкоголь. Но при этом я не могу назвать их неблагополучной семьей. Мама и папа есть, у Саши есть сестра, она ходит в школу, смышленая девочка.

- Есть художественная правда, а есть правда жизни. Звягинцев ситуацию педалирует, и этим фильм ужасен. Я видел разных родителей. Я видел родителей, которые находятся в панике. У них ребенок пропал не потому, что они монстры или сволочи, а например, украли (Вика Вылегжанина, Томск, украли из детского сада, нашли погибшей, – прим. ЕАН). Если мы говорим про бегунков , то в трубке я обычно слышу рыдающую мать, которая искренне не понимает, что происходит. А у них Ромео и Джульетта (улыбается).

- Я не судья и не имею право морально судить. Таких историй, как в фильме Звягинцева, я не встречал. (Подумав.) Кривлю душой, была одна ситуация, но вслух о ней я не хочу говорить. Потому что там результат поиска до сих пор не определен. Наше дело искать, а не судить. Наше дело - найти живого ребенка. Для всего остального есть инспекция по делам несовершеннолетних и другие социальные службы. Да, это забота государства. Для этого нужна школа. Школа не может быть местом, из которого хочется сбежать.

Знаете, почему фильм у меня вызывает отвращение и его невозможно смотреть? Не потому, что там правда, а потому, что там неправда. Не все сволочи и скоты. И нелюбовь не возникает просто потому, что родители решили развестись. И волонтеры – это не светлые лица, которые всех спасут и всех найдут. Волонтеры тоже бывают всякие. Бывают те, что ищут не потому, что им хочется найти ребенка. Много причин. Тщеславие, жажда деятельности, лишь бы дома не сидеть. Для галочки – «я делаю доброе дело». Но и их судить не мне.

- Бывает всякое. В отряд приходят и те, кто прошел через поиск или потерю близких.

- Можно ли сказать, что они более эффективны? Кто он – идеальный волонтер-спасатель?

- Он должен хотеть помочь. Есть еще несколько формальных критериев - с 18 лет, например. Главное, чтобы человек пришел.

- Конечно. У нас есть анкета. Нам можно написать. Или в Сети рассылается призыв о помощи. Человек среагировал, и мы всегда его примем. И найдем ему задачу. Всегда есть задачи для каждого. Отлично работают и социальные сети, и сарафанное радио. На поиски Вахрушевой собралось большое количество людей, которые никак не связаны с отрядом, но которые готовы были помогать. Абсолютно разные социальные группы, люди с образованием и без, но они шли и шли. Нужно «чесать» – они будут чесать. На поисках поднялся ледяной ветер, никто не ноет, никто не жалуется. Мы закрыли задачу, вернулись на точку. Я привык идти по лесу, в любых условиях. А там и девочки, и мальчики, и мужчины, и женщины.

- У волонтера нет пола. Иной раз девочки проходят больше, чем мальчики, а мальчики ведут себя как девочки.

- В фильме Звягинцева все, что касается поисково-спасательного отряда, и сами волонтеры показаны слишком сладко. Некоторые волонтеры ломаются. Это связано с неудачными поисками или потрясениями. И человек говорит: «Это морально тяжело. Я больше не буду искать». На поиске ребенка всегда морально тяжело, независимо от того, что происходит (долго молчит).

- 30 минут – это идеальное время реакции на пропавшего ребенка. За это время мы должны собрать первоначальную информацию, объявить место - точку сбора и объявить о том, кто будет координатором поиска и информационным координатором. В это же время двигается целый пласт работы: если это лесной массив или природная среда, кто-то занимается оперативной картографией, кто-то занимается подготовкой штаба поисков (место, где будет налажена связь, откуда все остальные волонтеры будут выходить на задачи, – прим.ЕАН). Кто-то занимается только ориентировками, а кто-то - прозвоном и контактом с родственниками.

Григорий Борисович Сергеев. Основатель отряда "Лиза Алерт"

У нас свои протоколы. Мы работаем по ним. Без протоколов невозможно работать, и работать эффективно. Григорий Борисович (Сергеев - основатель ПСО "Лиза Алерт", - прим. ЕАН) работает над протоколами ежесекундно. Всякий поиск всегда приносит опыт.

- Город ничем не легче, чем лес. В городе можно раствориться, и камеры не помогут. Везде ты играешь наперегонки со временем.

- Все зависит от места пропажи. Для города – чем больше, тем лучше. Все зависит от типографии. Если они готовы напечатать сразу 2,5 тыс. – просто отлично.

- Да. Этих людей можно тоже назвать волонтерами, но, скорее, друзьями. В Москве абсолютно нормально, если люди из типографии и ориентировки печатают, и на поиски приезжают.

- Пока нет. Но они могут помочь разместить ориентировки, например. И это тоже очень важно. Когда мы занимались поисками Любы Шастиной, хозяин одного кафе отдал нам это помещение под штаб. И это тоже было огромной помощью.

- Это работает, но при определенных обстоятельствах. Например, когда нужно прочесывать огромный массив леса. Только не надо висеть над волонтерами в штабе. Всегда бывает такая ситуация. Родственники говорят: «Что вы сели? Надо искать». Им все равно, что 30 км пройдено, что волонтер устал. Мы тоже люди. И нам надо остановиться, чтобы подумать. Поэтому родственник в штабе неэффективен, зато эффективен на рутинных задачах.

- Нет. И я никогда не езжу на опознания. Я не психолог и не умею утешать. У меня другая задача. Я должен сделать максимум из того, что я могу, для того, чтобы найти пропавшего. Наши волонтеры ездят, и дело тут не в образовании, а в наличии душевных сил.

Каждый понимает ответственность за поиск по-своему. Если региональное отделение приняло заявку и если идет информационный поиск (информационный поиск проводится, когда с момента пропажи прошло большое количество времени, – прим. ЕАН), родственник в любом случае будет думать, что мы должны отрабатывать эту заявку ногами. Телефон разрывают вопросами – «Что вы делаете, чтобы найти нашего родственника?» У меня были случаи, когда оказывалось бесполезно объяснять родственникам, что, если человек пропал год назад, искать его ногами абсолютно бессмысленно. Если есть новые свидетельства, я пойду их отрабатывать. А что если их нет? Поэтому у меня есть ответственность за поиск перед самим собой. Если мы взяли заявку, мы будем вести ее до победного, пока не упремся лбом.

- По-разному. Бывает. Но, конечно, не очень много. Это, скорее, тематика программы «Жди меня».

- 10 лет назад, когда я попал в волонтеры, была прежде всего iсq. Современные технологии дают чуть больше времени. Раньше нельзя было всех свести в один диалог, чтобы оперативно распределять задачи. А во "ВКонтакте" можно. Сейчас доступны карты в смартфонах, и это тоже подспорье. Но профессиональное оборудование (навигаторы, фонари) остались теми же.

- Тут много сложностей. Например, все зависит от расположения и удаленности вышек мобильной связи. Что касается биллинга (определение геолокации телефона, - прим. ЕАН) – не каждый полицейский может получить доступ к этой информации. Только по решению суда, а на это нужно время. Потому что процессуальные сроки никто не отменял. Потому что нет отлаженной системы реагирования на пропавших людей. Нет системы, которая бы подключала сразу большую тройку (Мегафон, Билайн, МТС, – прим. ЕАН), а к ним небольших операторов. Эти механизмы упростили бы задачу даже по поиску пропавших детей, искали бы проще, активнее, эффективнее. Допустим, информировать не через "ВКонтакте", а через мобильные телефоны – раз, и всем пришла ориентировка на ребенка или просто фотография ребенка с надписью «Пропал. Оглянитесь».

- Думаю, дело в деньгах. Я не могу обвинять власти в бездействии хотя бы потому, что вижу, что полицейские, например, работают. Выходят и ищут детей.

- Да, разница есть. Когда идет поиск детей, все работают друг на друга. Когда дело касается поисков взрослого, лучшее, что могут сделать эти службы, - это не мешать. Когда человек пропал достаточно давно, следователь часто просто не успевает заниматься этим делом. Если история криминальная и есть тайна следствия, мы просто не ввязываемся.

- Все всегда зависит от конкретного человека. И поэтому я не согласен с образом полицейского в фильме Звягинцева. Не забывайте самого главного, несмотря на процессуальные формальности, все и всегда решают люди. У меня перед глазами полицейские, которые, не зная усталости, прочесывали с нами молодняк - самый сложный лес. Или полицейский, который сам дал мне постановление на биллинг. Иногда полицейские сами звонят и говорят: «Ребята, у нас потеряшка. Не справляемся».

Да, система не идеальна. Есть механизмы, которые можно усовершенствовать. Например, у Григория Борисовича есть идея, как можно простроить систему реагирования на пропавших детей с минимальными затратами. И наш регион готов стать первой площадкой для запуска пилотного проекта.

- Нет, люди тоже должны быть включены в эти истории. Иначе мы не вырастим никакого гражданского общества. Пока люди не перестанут плевать друг на друга, пока они не научатся говорить «мы» вместо «он и она», ничего не изменится и не получится. Поиск Ирины Вахрушевой показал только одно – люди могут объединяться для того, чтобы найти человека. Повторюсь, это были абсолютно разные люди: богатые и не очень, на машинах и без, совершенно разного возраста. На моей памяти это был один из самых больших поисков, где было очень много людей, которые были готовы работать на задачу поиска пропавшего взрослого. Те же охотники и квадроциклисты приходят на помощь, когда мы ищем пожилых людей, потерявшихся в лесу. Общество растет. Я вижу этот прогресс. Фактически Звягинцев в своем фильме показал собирательный образ поисково-спасательного отряда как одной из форм организации людей. Как некий пример самоорганизации гражданского общества.