Актер Свердловского театра драмы Игорь Кожевин снялся у режиссера Александра Велединского в фильме «1993», который выходит в прокат уже через неделю. Это не первый опыт талантливого уральца в кадре: его можно увидеть в сериалах «Обитель», «Территория» и других известных кинопроектах. В беседе с ЕАН артист порассуждал о том, что сложнее – театр или съемочная площадка, рассказал о драматизме событий, описанных в фильме, а также обозначил уникальность творческих людей в Екатеринбурге.
- В период событий, описанных в фильме «1993», разумеется, вы были слишком молоды. Но вы наверняка погрузились в материал, готовясь к съемкам. Как думаете, произошедшее в те дни отразилось на наших людях?
- Мне тогда было пять лет, поэтому, конечно, я ничего не помню и долгое время мало знал о том, что тогда произошло. Сложно судить, насколько масштабными те события были для страны. Для меня подобные истории о переворотах – это прежде всего истории гибели людей. И это ужасная трагедия: ведь самое страшное - если гибнут люди тогда, когда без этого можно было обойтись.
В те роковые дни осени 1993 года многие люди не понимали, в какой они толпе, на чьей они стороне, кто стреляет, зачастую не знали, что происходит. Люди просто шли, потому что все куда-то идут: кого-то просто в толпу всосало прямо из троллейбусов. Куда и за что идем – не знала и половина.
Хотя, конечно, понятно, что кто-то знал, шел и вел всех, имея циничные денежные и властные мотивы. А люди шли на расстрел.
Разумеется, были и те, кто шел в этой толпе за идею, хотел демократии. Но для меня, повторюсь, эта история прежде всего о трагедии человека.
Когда я начал знакомиться с этой вехой в российской истории, то понял, что в провинции в те дни вообще мало знали о том, что происходит. Про 1991 год знали все, а вот про 1993 – нет. Когда шли съемки и меня спрашивали, над каким фильмом я работаю, то многие удивлялись: «А, это когда Ельцин на танке ездил? Нет? Тогда не знаю».
При подготовке к съемкам я смотрел исторические передачи, чтобы просто понять, что тогда происходило. И я бы порекомендовал зрителям перед походом в кино подкрепить свои знания и посмотреть пару программ о том периоде или почитать литературу. Впрочем, история в кино больше человеческая, чем политическая, поэтому она будет вполне понятна зрителю и без того, однако углубиться в тему все равно будет нелишним для самообразования.
- Есть распространенное мнение, что в последние годы российское кино стало откровенно хромать в качестве. Правда ли это и есть ли у него шанс реабилитироваться? Когда наши сериалы по качеству не будут уступать продукции HBO или Netflix?
- Не могу назвать себя экспертом в сфере кино, поэтому судить мне трудно. Если ориентироваться на мой вкус, то есть проекты, которые вполне можно смотреть. Чаще всего, конечно, это голливудский референс, перенесенный на российскую почву.
Мне показался любопытным сериал, который снят по-человечески - «Плейлист волонтера» с Янковским. Также с ним недавно вышел неплохой проект «Фишер». У него явно прослеживается структура западного кино в стиле true detective, но перенос в советское время сделан достаточно удачно.
- Что лучше – качественно делать кальку или все же развивать собственное кино? В последнее время стали появляться такие сериалы, как «Топи», «Территория» (Игорь Кожевин сыграл в «Территории» роль Васи Колдуна – прим. ЕАН), которые направлены именно на популяризацию нашей культуры, ее адаптацию под запросы публики, сформированные западными проектами.
- Любому творческому человеку всегда интереснее развиваться в собственном направлении. Важна самобытность, а не копирка. Стоит вспомнить советское кино, в которое режиссеры привносили что-то свое, особенное, и это было круто. Это важно не только в кино, но и в театре, в любой другой профессии. Но и грамотные заимствования тоже порой бывают уместны, если их правильно встроить. Впрочем, рассуждать об этом с полным знанием дела я не могу, так как в кино я пока новичок.
- Снимаясь в «Территории», вы прониклись атмосферой нашей уральской «хтони»?
Хтонь современное сленговое выражение, произошедшее от понятия "хтонические существа" - так в различных религиях, мифах, легендах называют вымышленных древних существ, которые олицетворяют силы природы, особенно земли и происходящие из ее недр. Словом "хтонь" обозначают что-то жуткое, древнее, связанное с природой и землей.
- Это сложный вопрос на самом деле. Проникаться атмосферой необходимо, особенно если ты работаешь в кадре. Другой вопрос в том, как выстроена работа на площадке, дает ли она возможность глубоко погрузиться. Я не знаю, существуют ли фильмы, которые снимались в хронологическом порядке – от первой сцены и до финальной. Такое если и бывает, то редко и обходится создателям картины неимоверно дорого. Сцены снимаются хаотично, и ты дома выстраиваешь себе линию, если успеваешь, то обсуждаешь ее с режиссером. Все это происходит впопыхах, если роль небольшая. Если роль главная – в таких случаях наверняка все линии прорабатываются гораздо более тщательно и под контролем режиссера. А в случае с второстепенными и третьестепенными ролями зачастую у актера меньше репетиций, обсуждений, какого-то акцента на него. И это логично, ведь у съемочной группы есть более важные аспекты. Я говорю сейчас не конкретно про «Территорию» в частности, а рассуждаю в целом о своем опыте в кино.
Накануне мы закончили съемки короткометражного фильма «Искры в темноте» с молодой питерской командой, которые прошли в Екатеринбурге. Работа шла на базе Свердловской киностудии. В этом проекте у меня как раз таки главная роль, и я в полной мере ощутил, что работать было легче и интересней - здесь больше погружения.
Есть большая разница между работой в театре и кино. Я это начал узнавать только сейчас, когда стал сниматься.
В театре у тебя есть пара месяцев на подготовку роли, есть процесс выстраивания, наблюдения, копания в себе. В кино часто не успеваешь сделать это.
Пытаешься, конечно, но попросту не хватает времени: вечером тебе объявляют, какая завтра будет сниматься сцена, и нужно за ночь подготовить себя к ней. Прочел сценарий, на три раза себе построил все в голове, сыграл одну сцену и увидел, что, оказывается, у вас с режиссером картинки в голове были разные. В итоге нужно выстроить общую линию, сделать это бывает сложно. В театре все спокойнее - можно не спешить, а в кино надо быстро включаться.
- Но в театре есть другая сложность – роль нужно сыграть единым дублем…
- Мне кажется, это даже легче. Возможно, только мне, потому что я в основном в театре работаю. Актер настроился, вышел и прошел этот постепенный переход человека от одного к другому через события и перипетии. Если ты здесь недобрал – там уже не выльешь. Ты пытаешься все прожить, как прожил бы это твой герой. А когда все снимается дублями: здесь у тебя сцена из середины, там – из конца. В итоге ты переживаешь жизнь персонажа кусками.
К примеру, мы снимали сцену из «Искр в темноте» единым дублем, и в результате получилось трогательно, драматично, потому что ее можно было прожить целиком. А если бы эту сцену порезали на куски, делая паузы, меняя свет, – то, возможно, результат был бы совсем другим.
Повторюсь, что у меня, возможно, пока недостаточно опыта, чтобы судить об этом с полным знанием дела. В театре тоже не все сразу пришло, нужен был опыт. Думаю, что с появлением опыта в кино у меня сложности перестроения тоже исчезнут.
Мне часто не нравится в театре то, что одни и те же актеры постоянно играют во многих спектаклях. Например, Игорь Кожевин играет очень много ролей (смеется). Я, конечно, не против, но есть огромное количество артистов, которые смогут вырасти в профессионалов только через опыт. На том, чтобы посмотреть-почитать, не вырасти, нужно играть – учить и воспитывать просто так бесполезно. Я с радостью готов делиться с коллегами своими ролями, мне совсем не жалко, даже сам иногда им предлагаю, но никто не берет.
- Есть распространенное мнение у тех, кто посмотрел второй сезон «Территории», что ваш герой Вася Колдун и персонаж Алексея Корсукова Вова Хромой буквально вытянули второй сезон своей харизмой.
- Спасибо за высокую оценку моей работы. Что касается Алексея Корсукова, то согласен - он очень крутой.
В целом же я не могу никак оценить свою работу в этом сериале. Киноактеры делятся на две части: те, кто обязательно должен увидеть себя на плейбэке, и те, кто не может потом смотреть на свою работу. Со временем я начал понимать, что отношусь ко второй категории.
Когда я себя вижу, то разочаровываюсь, мне не нравится моя игра. Говорят, это частая проблема для артистов.
Впрочем, такое бывает не всегда: когда я посмотрел сериал «Обитель», местами я себе даже понравился.
- Сейчас принято говорить о том, что молодые актеры значительно уступают коллегам старой советской закалки и школы. Как вы считаете, справедливо ли это утверждение?
- Такое ощущение как будто бы есть, но я не могу уверенно сказать, миф это или нет. Думаю, что тут все зависит от человека.
Профессия актера сама по себе достаточно субъективна, здесь имеет место внутренняя лаборатория человека. Преподаватель учит актеров разговаривать на одном языке и пытается объяснить суть профессии: как действовать на площадке, как видеть партнера, воспринимать суть. Но понять и принять, воспроизвести и в дальнейшем развить в собственную внутреннюю лабораторию - эту науку может постичь не каждый человек.
Даже в нашем театре у разных актеров есть кардинально разные способы существования на сцене. Кто-то закапывается внутри себя, ему не хватает внешних проявлений, а кто-то наоборот – работает больше внешне. Есть и те, кто пытается соединить оба этих пути. Бывает, что на одной сцене два актера играют каждый в своем жанре. Все индивидуально.
- Часто же бывает такое: смотришь фильм или сериал и видишь огромную разницу. К примеру, в «Вампирах средней полосы» Юрий Стоянов и Татьяна Догилева выглядят куда убедительнее и ярче, чем другие актеры. Я имею в виду вот такую «старую школу».
- В таких случаях, думаю, дело в опыте. Если бы сейчас Стоянов был молодым, кто знает, как бы все сложилось.
- Вы ведете канал на YouTube, где помимо всего прочего у вас есть влог Мальволио – персонажа из «Двенадцатой ночи» Шекспира, которого вы играете в театре. Почему выбрали именно его?
- Это получилось случайно. Когда у Александра Баргмана шел репетиционный процесс постановки «Дней Турбиных», он поручил актерам в качестве самостоятельной работы провести персонажа через разные ситуации. Аналогичная история была и с «Двенадцатой ночью», где мы делали этюды со своими героями.
Изначально я сочинял какие-то песни, стихи от имени Мальволио и поймал себя на мысли, что ему жанр влога очень подойдет. Во мне есть слишком много от Мальволио, что хочется показать, - его сарказм, обиду, иронию, - но в спектакль это не добавить.
- В последнее время активно развивается Свердловская киностудия, у нас стали часто снимать фильмы. Как вы думаете, что может Екатеринбург предложить российской киноиндустрии?
- Локации. У нас в городе много зданий в стиле конструктивизма. Ребята из Санкт-Петербурга, к примеру, приехали сюда именно за этим. А еще люди: в наших актерах есть что-то свое. Может быть, говор (смеется). Есть у наших актеров своя самобытность – взять, к примеру, Олега Ягодина, Константина Итунина. Хотя в Москве и Санкт-Петербурге, безусловно, тоже хватает самобытных, ярких актеров.
У нас есть здесь и режиссеры, которые могли бы снимать, но пока не имеют опыта, толчка, финансовой возможности. В Екатеринбурге много интересных, творческих людей, мыслящих вглубь, а не в бабло и картонку.
- Как изменился театральный зритель за последние несколько лет? Артисты привыкли к телефонам?
- К телефонам мы уже привыкли, с ними ничего не поделать, а раньше напрягало, особенно на премьерах. Когда же ты играешь 20-й спектакль, то особенно не обращаешь внимания на них.
Что касается изменений, то помню, что за период пандемии люди стали сходить с ума. Когда мы уже начали работать, зрители начали что-то активно выкрикивать из зала. Я был на спектакле «Кроткая», где сидела странная женщина, которая постоянно комментировала поступки главного героя высказываниями: «Сам виноват», «А ты чего хотел?» - и так далее.
У меня самого был случай на спектакле «Дни Турбиных». В самом начале я вышел на сцену один, собрался, устремил взгляд в зал и начал говорить.
Чтобы родилось первое слово, выдержал паузу. Как только я набрал дыхание и приготовился, как откуда-то из партера раздалось: «Ну, че молчим?» Это было просто ужасно: очень смешно, но смеяться нельзя.
И непонятно, что я сейчас после такого скажу. Очень хотелось начать все сначала, но я тогда справился и продолжил.
Когда я пришел работать в театр, там был определенный зритель, ходивший на «Хануму», «Пигмалион», музыкальные спектакли, которых в тот период в Театре драмы было достаточно много. Затем все изменилось: остались более глубокомысленные постановки, стали приезжать режиссеры из Москвы, и зритель стал ходить уже другой. В то время многие писали в соцсетях: «Я вернулся в драму». А те, кто ходили до этого, наоборот, ушли.
Сейчас тоже что-то меняется, в театре идет новый виток, ставятся новые спектакли. И, по моим личным ощущениям, зритель снова начал меняться: кто-то уходит, а кто-то приходит.
Зрителя много, он разный. Кто-то фанатично любит некоторые спектакли, постоянно приходит в театр, кто-то придет и уйдет навсегда. Все изменились, в наше время это было неизбежно.