2025-й экономический год начался под знаком того, что скоро может закончиться СВО и надо как-то к этому готовиться. Одновременно предприятия все громче говорят, что они будут резать затраты, не готовы запускать новые проекты: сейчас не до развития, деньги слишком дорогие. О том, какие сигналы нельзя пропустить, чтобы выстроить правильную бизнесовую и потребительскую стратегию, мы поговорили с директором Института стратегического развития и финансового анализа УрГЭУ профессором Максимом Марамыгиным.
– Максим Сергеевич, то, что происходит в экономике России, – это охлаждение экономики или кризис? И на что обращать внимание, чтобы не пропустить знаки улучшения?
– Мы и правда построили эффективную экономику, потому что сосредоточили все усилия на одной сфере. Грубо говоря, не стали сразу весь огород пахать, а одну клумбу привели в порядок. Я говорю о том, что с 2022 года мы поднимаем ОПК и достигли в этом определенных успехов.
Но негативной частью этой военной экономики является то, что она не является безразмерной. То есть тот позитив, который она выдает, толкая вперед весь производственный комплекс, действует недолго. Это два-четыре года, в среднем три.
И 2024 год – вот тот период, все в одном месте сошлось, чтобы двинуть экономику вперед, этот позитив действительно прекрасно срабатывает. И статистика подтверждает: экономика растет. В Екатеринбурге вообще безработицы нет, пашут все! Уже официантам готовы зарплату платить 80 тыс., потому что не осталось людей, их физически нет.
То есть сейчас рабочих мест гораздо больше, чем людей. И ведь это то, что отличало советскую экономику. В СССР все заборы обклеены были объявлениями «требуется, требуется, требуется, требуется!» И, согласитесь, мы зашли снова вот в ту часть советской экономики, когда все работают и даже не хватает ресурсов. Это неплохо, точно лучше, чем 90-е.
Но позитивный старт, который экономика получила в 2022 году, сейчас выдыхается. И 2025-й год будет временем, когда мы это увидим особенно ясно. И уже надо думать о том, как нам поступить в дальнейшем, как развивать экономику.
Единственное условно позитивное в этом – события в Штатах, приход к власти даже не Трампа, а республиканцев, отношения с которыми у России всегда были я не скажу лучше, но прагматичнее. А прагматизм всегда ведет к здравому смыслу. Поэтому сейчас есть надежда, что возобладают более здравые решения и закончится СВО.
– И что будет дальше с экономикой? Мы сильно упадем?
– Знаете, я, если честно, в определенном оптимизме нахожусь. Этому есть несколько причин.
Первая. В 2022 году был запущен процесс, если можно выразиться, анти-90-х годов. В 90-х краеугольным камнем экономики был, как представляется, отказ от самых капиталоемких и наукоемких отраслей экономики —авиапрома, станкостроения, производства инструментов. Это только то, что на поверхности, макушка айсберга. А сколько всего реально было сдано?
– Что это значит – сдали промышленность?
– Это значит, что продукты этих отраслей стали производиться за рубежом, а мы их покупали. Это значит, что рабочие места закрылись, добавленная стоимость не производится. И вот, когда с пафосом западники ушли с рынка в 2022 году, то они повторили нашу ошибку 90-х.
А сейчас в экономику входят снова капиталоемкие отрасли. Конечно, восстановить их в один момент не получится. Но давайте говорить откровенно: одна из причин, почему пробуксовывает, например, авиапром, не в том, что совсем ничего нет, а в том, что производственные емкости не успевают работать и на нужды СВО, и на гражданскую отрасль.
И после окончания активной фазы эти предприятия будут пахать на склады, пополняя запасы. А вот потом можно делать свои самолеты. Есть своя база, есть рабочие.
И да, это нормально, когда в экономике государство вкладывает что-то в оборонное, а оборонка потом начинает перерастать в гражданское. Микроволновку вообще для военных нужд придумывали.
Итак, наличие технологий и рабочей силы – это первое, почему я оптимистично смотрю на экономику после окончания СВО.
Второе. Для того, чтобы производство нормально развивалось, необходим платежеспособный спрос. И он у нас есть.
В прошлом году, когда Банк России начал бороться с инфляцией, загоняя деньги в банки, на 1 января 2024 года депозитов было на 40 трлн рублей. А на 1 января этого года уже на 12 трлн больше.
И если мы начнем снижать потихонечку ставку, то люди начнут эти деньги потихонечку забирать. И если у вас есть реальные интересные идеи, у вас есть интересные товары, у вас есть интересные услуги – пожалуйста, развивайте, это все будет востребовано. Ведь у нас будет самое ценное в экономике – внутренний платежеспособный спрос.
Это то, на чем выживают американцы, то, над чем бьются уже последние 15 лет китайцы. И имеющиеся в экономике свободные деньги дают основу для формирования этого спроса.
И вот, исходя из этих двух позиций, мы получили очень неплохой спурт (кратковременное ускорение в спорте - прим. ЕАН) в технологиях, получили очень неплохой спурт в кадрах. То есть все возможности для хорошей промышленности в России есть. Есть и внешние рынки сбыта: ряд стран, которые рядом находятся, можно и БРИКС тут вспомнить.
– Максим Сергеевич, мы с вами немного затронули вклады. Меня, знаете, удивляет: почему раз за разом возникает тема заморозки вкладов? Вбросы на эту тему начались в ноябре прошлого года, и вот то, что было в январе, – как минимум третий. Первое – зачем это нужно? Ну и, конечно, расскажите, пожалуйста, почему этого не будет.
– Я всегда это подчеркиваю, что я не политик, я - экономист. Но даже с политических позиций там негативов гораздо больше, чем позитива. Вбросы появляются потому, что негативная информация распространяется гораздо быстрее и люди на нее реагируют гораздо острее.
И еще один момент, конечно же, – это накопленный негативный опыт. Даже я, не самый старый человек, но тем не менее я прекрасно помню павловскую реформу. Я помню конфискацию, прекрасный 1998 год.
Рожденное тогда недоверие к финансовой системе сидит в подкорке, рождает страх, что деньги могут забрать.
Этого, конечно, не будет в силу многих причин, и одна из них, не самая известная, состоит в том, что среди тех денег, которые сейчас лежат в банке, есть деньги семей бойцов СВО. Что значит, если мы сейчас заморозим эти деньги? Это значит, у ребят, которые находятся на передовой и которые во многом пошли туда по очень серьезным экономическим мотивам, деньги забрали обратно.
В банках лежат деньги и тех, кто пашет на оборонку в три смены, кто берет дополнительную работу. Забрать депозиты у бойцов СВО, у работников ОПК, у заводчан – это вы представляете, какая подпитка для протестного настроения будет создана? Это никому не надо. Поэтому никакой заморозки вкладов не будет. Ну согласитесь, с идеологической точки зрения, это просто как самому себе стрелять в ногу.
Это с одной стороны, с социальной. С другой стороны, экономической. Ну чего мы добьемся замораживанием вкладов? У нас что, инфляция, как в Турции, 50-70%? Да, у нас 9-10% показатель годовой инфляции. Это многовато, но это не катастрофа.
И при нынешней инфляции применять замораживание вкладов для сжимания денежной массы и борьбы с ее избытками – как если из пальца пошла кровь, так давайте давящий жгут на всю руку накладывать, от плеча. Но так можно всю руку потерять. То есть мера заморозки вкладов ради охлаждения экономики явно избыточна.
– Дело в том, что народ видит, как быстро печатаются деньги, как много денег в экономике. И люди боятся, что, когда закончится СВО, будет очень сильное желание у государства девальвировать рубль и через замораживание вкладов немножко ограбить их. Чтобы и денежную массу сбить, и инфляцию немножко затормозить, и в целом немного охладить экономику.
– Я с вами спорить абсолютно не буду. Но что показывает текущая СВО, если по большому счету? Что наша нынешняя власть учла очень многие минусы предыдущих военных кампаний.
Например, героизация бойцов началась уже в процессе боевых действий. А не как было по итогам чеченской и афганской войн, когда воевавшие люди были во многом брошены, потеряны и в обществе не сложилось положительного к ним отношения.
А если брать в экономическом плане, то во время конфликта никакие нарастающие экономические проблемы не решаются просто потому, что на это нет времени. Но мы видим усилия Банка России по сдерживанию инфляции – хоть я и не их поклонник.
Но ЦБ удержал от падения российскую экономику в марте 2022 года. И сейчас, видя перегрев экономики именно из-за роста военных расходов, они установили ключевую ставку в 21% как некий компромисс между желающими разного с разных сторон.
Поэтому тоже нельзя сказать, что мы эту проблему не решаем и она у нас копится на День Победы.
Ставку, наверное, повышать больше не надо: все, что можно было позитивного из повышения ключевой ставки выдавить, уже выдавили. А дальнейшее повышение заведет нас в спираль — чем выше ставка, тем дороже кредиты и, соответственно, товары.
– А в связи с происходящим доллар как единица сбережения вообще теряет актуальность? Или там в каких-то моментах можно рассмотреть, что доллар может перестать быть инструментом для внешнеэкономических расчетов, но может оставаться инструментом сбережения?
– Ну давайте так. Я, конечно, не сторонник доллара, но я здравомыслящий человек. Доллар остается мировым платежным средством. Американцы провели огромную работу, чтобы сохранить это положение. Помните, когда был саммит БРИКС в Казани? Он шел во вторую половину недели.
И одно из серьезнейших решений, которое должно было быть оформлено там, – официальный запуск платежной системы стран БРИКС, основанной на национальных денежных единицах через брикскоин. Он позволял конвертировать любую валюту страны БРИКС в другую по понятному и прозрачному курсу.
И вдруг начиная с понедельника премьер-министр Индии, выступая, говорит: «Да, собственно говоря, мы не против доллара, мы ничего и не хотим, как бы все нормально». Премьер-министр Бразилии во вторник с похожим заявлением выступает. Даже китайцы сказали, что они не против доллара. И если не знаешь, какое решение должно было быть принято через пару дней, то вот эти выступления смотрятся проходными. Но если знать, то можно понять, какую Госдеп провел титаническую работу с четырьмя как минимум игроками БРИКС.
И мы прекрасно понимаем подоплеку таких телодвижений США. На сегодняшний день, по данным того же Федерального резерва, почти 80% наличности, выпущенной Федеральным резервом, находится вне территории США. Если мы здесь перестали рассчитываться в долларах, то долларовая масса куда пойдет?
– Обратно в США.
– Да! Она начнет бить по экономике, разгонять инфляцию и дестабилизировать национальную экономику. Надо будет сжимать расходы, в первую очередь социальные, то, что делают все, и то, что не привыкли делать американцы.
Поэтому, пока Соединенные Штаты есть, доллар будет мировым платежным средством.
– Я спрашивала и про потребительскую стратегию, грубо говоря. Доллар как инструмент сбережения — это больше "да" или больше "нет"?
– Вот когда мы говорим о сбережениях, мы должны всегда понимать, зачем сберегать.
– Ну допустим, на учебу ребенку, через пять лет ребенку поступать в вуз, для оплаты обучения. Или, например, я хочу ребенка отправить, когда все уладится, учиться куда-нибудь в Прагу.
– Первый фактор, который влияет на инструмент накопления, – это где будет тратиться и в чем будет тратиться. Если с ребенком в Праге, то лучше, конечно, копить евро. Если просто откладываем, то можно откладывать и в долларе. Вопрос в другом. Вот сейчас перестали принимать старые банкноты.
И кто вам сказал, что Трамп не введет новую разновидность долларов? Никто же не говорит о конфискации старых банкнот, потому что в Штатах это равносильно сжиганию нефти рядом с пороховой бочкой. И, учитывая внутренние конфликты, которые накопились в США, - белые-черные, южане-северяне, демократы-республиканцы, там спичку брось - все вспыхнет. Но в США прекрасно показывают, как они действуют со всем остальным миром: мнение своих учитываем, то, что за пределами, меня не интересует. Поэтому надо понимать, что хранить-то доллары, конечно, можно. Вопрос в том, как вы выйдете из этой валюты.
