Мы — гражданский персонал: рассказ военного священника из Екатеринбурга о работе в зоне СВО. ФОТО

Уже десять лет протоиерей из Екатеринбурга Андрей Канев работает наряду с замполитами в штабе Центрального военного округа. Для священника все началось с создания военно-патриотических кружков во Владимирском приходе на Семи Ключах, где он является настоятелем.

Личное мое участие в СВО началось 4 февраля 2022 года. Ночью я приземлился на каком-то неизвестном аэродроме. Куда-то еще 200 км мне надо пилить. Зима. Ночь. Все как обычно. И никто не встретил тогда.

Я приехал на пять дней. Точнее, я думал, что на пять дней, и приехал с маленькой сумочкой. У нас проводились тогда реальные учения. Но украинская сторона скапливала силы, и у нас были разведданные, что в марте вся эта махина должна была выдвинуться в Донбасс и смести все республики.

И наше руководство приняло решение о начале СВО. Для меня СВО комично началась. Я знал, что она начнется рано утром, но я ночевал в бомжатнике среди кучи мужиков. Я не спал и хотел услышать начало артиллерийской подготовки. Но слышал только храп соседей. И потом стало невесело. Войска зашли с приказом не стрелять. Было намерение показать силу, что нас встретят. Мы наведем порядок и уйдем домой.

Мне пришлось работать с бойцами уже в марте, когда произошли реальные бои. Люди, привыкшие, что они просто служат, не всегда задумываются о Боге, что нужно молиться. Мне приходилось буквально отлавливать людей, чтобы с ними пообщаться. Я выступал на небольшом собрании офицеров. Я говорил: «Товарищи офицеры, я готов встретиться с вашими подразделениями». Я видел неживые глаза.

Один только раз молодые парнишки попросили освятить бронетранспортер. Я прихожу освящать, а мальчишки застеснялись и попрятались. И освящать со мной вышел замполит роты, азербайджанец. Мусульманин по вероисповеданию. Он чашу держал со святой водой. Мы освятили технику, и с этими мальчишками я встретился через два месяца в том самом бомжатнике. И в той комнате, где я жил, оказались эти солдаты. И они хором мне стали говорить: «Мы стали верующими. Мы верим, что Бог есть, потому что вся наша техника в боях осталась целой. Остались живы люди». И они понимали, что это благодаря Богу.

И у меня началось понимание, что важна наша священническая работа. Мы работаем с теми, кто хочет с нами работать. А тут просто непаханое поле, потому что те, кто оказался в зоне СВО, начинают особо чувствовать наличие Бога. Они начинают с ним знакомиться по-настоящему.

Порой бывало, что офицеры выходили перед подразделениями и не знали, что сказать. И просили меня выступить.

Но был случай, который меня поразил, в другой командировке, когда я увидел, как преображается войско. Мы обычно получаем план на неделю в штабе и объезжаем подразделения, до которых удастся добраться. В тылу удается вместе собраться. Я обычно начинаю с краткой проповедью, а потом предлагаю пообщаться. Кому-то, может, креститься нужно, причаститься, исповедоваться. Кому-то - просто поговорить.

И привозят меня к подразделению новоприбывших. Перед ними офицер что-то рассказывает. По мере моего приближения к роте я вижу, что это полковник, командир бригады. Он лично приехал принимать роту в 120 человек. И командир им рассказывал об истории их подразделения.

И он говорит: «У нас в бригаде есть идеология. Первая: это вера в Бога». Он показывает свой шеврон. У него на фуражке Спас Нерукотворный, а на рукаве - молящаяся Богородица. А шевроны уже превратились в армии в народное творчество. Можно встретить у кого-то флаг Советского Союза, у кого-то изображение Че Гевары. А здесь уже образ молящейся Богородицы. И у солдат можно встретить. Это уже другое, духовно качественное войско.

Мы с несколькими священниками из Челябинской области приехали на полигон, и там тренировались заключенные. Те, кому государство предложило искупить свои грехи (не из «Вагнера»). Это оказалось хорошей практикой.

И перед этим прошла общая исповедь, и стало понятно, что этот дух единения. Дух настоящей русской армии. Именно такие юноши сделают все. Это было настоящее братство вчерашних зеков. И когда они попадают в реальные бои, у них пропадали старые привычки. Например, приблатненная лексика, поведение. Это уже реальные воины, которые совершают настоящие подвиги.

Там такое место, где то, кто человек есть, в нем и всплывет. Там не получится. Несмотря на то, что он оступился, в тюрьме сидел, если в нем есть стержень, он и проявится.

Окормление получали и военнопленные (среди которых есть верующие, относящиеся к Московскому патриархату). Я лично не встречал таких, но мои коллеги работают с пленными. Те из них, кто высказывал желание исповедоваться и причаститься, получали помощь. Это долг священника. Но это не мой опыт.

Сейчас у наших солдат все есть: они обуты, накормлены. Они обеспечены очень хорошо. Но им сейчас необходимы внимание и любовь. Мы поэтому и проводим акции, собираем подарки для военнослужащих. Кажется, что такого в этих носочках, шоколадках? Но когда взрослые дядьки плачут, обнаружив в подарочках детский рисунок, это и говорит о том, что им нужно внимание. По признанию солдат, их укрепляют: молитва, иконочка и детский рисунок.

Конечно, есть и имамы. Я в двух командировках работал с двумя мусульманскими священниками. Так мы и ездили по подразделениям: священник, психолог, замполит и мулла. И никого это не удивляло. Мусульмане-военнослужащие гостеприимно принимали православных священников, кормили и была теплая обстановка.

Мы гражданский персонал Министерства обороны, у нас трудовой договор с ведомством. У нас есть военнослужащие, которые обеспечены. Есть гражданский персонал. Из всего гражданского персонала только военнослужащие участвуют в СВО.

В начале операции было понятно, что наш статус, на мой взгляд, неправильный. Я думаю, что священники тоже должны быть военнослужащими. Касками и бронежилетами мы себя сами обеспечивали. Наш УАЗик обеспечивается запчастями, бензинами и так далее.

Гражданский персонал означает, что любое ранение, гибель... Сам залез. Но для того, чтобы изменить наш статус, нужно менять законы.